Даже Басманов, обласканный Борисом — и тот, пёс, в любую минуту вцепится клыками в десницу, которая его кормила…
Да что там, если уж черная измена свила гнездо в самом сердце Кремля, на дворе Романовых!
Ему тогда удалось убедить Бориса в существовании заговора, хоть и не было прямых улик. Федор Никитич — прожженный лис, но в этот раз он его переиграл, вот только не слишком ли поздно. Слухи доходили, что уж очень был весел инок Филарет последнее время в своей далекой обители. Сказывали, прочил перемены скорые и для гонителей его зело неприятные. В аккурат, значит, с появлением Самозванца. Ладно, инок, будет тебе еще повод повеселиться. Русь большая, обителей в ней много, найдется местечко где-нибудь… поуютней.
Сейчас надо со Лжедмитрием решать. Чутьё редко подводило Симеона Никитича, и теперь подсказывало, что не будет земле русской покоя, пока самозванца в неё не положат. А лучше — из пушки прахом выстрелят.
Появление сотника вывело его из размышлений.
— Ну? — бросил он ему вместо приветствия. — Сыскали кого?
— Точно так, Симеон Никитич, боярин, — почтительно ответствовал сотник. — Лазутчика взяли!
Симеон нахмурил брови. — Кто таков?
— Беззубцев Юшка, боярский сын. Перебежчик и слуга самозванцев — Фаддей с Мироном узнали его! Велишь привести?
— Нет, — помедлив, решил Симеон. — Пусть покуда в карцере посидит, позже решу, что с ним делать. Муху нашли?
— Ищут! — отрапортовал сотник, вытягиваясь в струнку. — Не сумлевайся, боярин — никуда не денется, поганец!
Годунов скривился. — Никуда не денется! — передразнил он. — Муха, хоть и поганец, а свое дело добре знает. А ты, Нечай, токмо щи трескать горазд, да баб по сеням тискать! Ну, что еще?
— Так блаженный тот пропавший нашелся, боярин-батюшка! — с некоторой обидой доложил сотник.
— Неужто? — Симеон резко подался вперед, от его вальяжного недовольства не осталось и следа. — Живой?
— Обижаешь, Симеон Никитич! Живехонек!
— Ну, так доставить его сюда ко мне сей же час! — Годунов хищно осклабился и потер руки. — Будет о чем поговорить!
Когда за сотником закрылась дверь, Симеон Никитич обратил взгляд к образам, висевшим в красном углу и истово перекрестился. Господь явно помогал ему!
* * *
Прокопий Ляпунов, царский воевода, единым глотком опорожнил чарку и отер пышные усы.
— Принеси еще, чтоль, Мефодий, — не глядя на старосту буркнул он. — Что-то хмель не берет меня…
Мефодий лукаво сощурился.
— Отчего не принести, Прокопий Петрович, — покладисто согласился он. — Токмо, зрю, тот пожар твой, что брагой затушить пытаешься, от неё не утихнет…
