Verny moego syna | страница 51



— Ты поранилась, — слова Матвея выдернули Леру из раздумий. Поранилась? Непонимающе взглянула на него.

— Видимо, слишком крепко сжимала цветы и уколола палец, — пояснил он и взял ее ладонь в свою руку.

И правда. Крепко держала цветы и даже не почувствовала боли. Открыла дверь, и ветер прохладной рукой коснулся лица, слегка взъерошил волосы. Последовала за Матвеем в высотку, недоуменно поглядывая по сторонам. Почему-то думала, что ресторан, на который он намекнул по телефону, будет на первом этаже, но, кажется, они поедут… на крышу.

Лифт показался слишком тесным для двоих. Матвей стоял опасно близко, настолько близко, что она ощущала запах его парфюма, в котором переплетались нотки дорогого виски, мандарина и амбры. Кожей ощущала его взгляд, раздевающий догола, и тело покрывалось мурашками.

«И зачем я согласилась на это свидание!» — в сто тысячный раз подумала Лера, чувствуя, как на нервной почве пересохло в горле. А Матвей, судя по виду, сохранял железобетонное спокойствие. Уголки губ были слегка приподняты в улыбке или это лишь игра ее воображения? Тяжело дыша, уставилась в пол, и с трудом сдержала вздох облегчения, когда открылись створки.

Они оказались в панорамном ресторане на двадцать втором этаже. Ночной город, утопающий в огнях, лежал как на ладони. Зыбкая цепочка фонарей отражалась на гладкой поверхности Москвы-реки. От этого великолепия захватывало дух. На какое-то время даже боль ушла. Картина так сильно завладела ее вниманием, что не успела заметить, когда Матвей сжал ее ладонь.

— Нравится? — вздрогнула, услышав его голос, который мурашками забрался под кожу.

— Очень! — выдохнула, устроившись в плетеном кресле и сложив руки на коленях.

— Рад, что смог впечатлить.

Когда он устроился напротив, Лера наконец посмотрела на него в упор. Свет падал ему на лицо, очерчивая резко обозначенные скулы и квадратный подбородок. Черные глаза прожигали насквозь. Резко стало жарко, словно сам воздух раскалился от одного присутствия этого мужчины, в чьих жилах текла толика горячей восточной крови. Он говорил что-то незначительное, непринужденное, а она взволнованно мяла пальцами край платья, жадно пила воду, растирала вспотевшие ладони. Изо всех сил пыталась поддерживать беседу, хотя сердце трепыхалось, а в горле застревал ком. Почему она чувствует себя неуютно под взглядом этих пронзительных глаз? Что это — страх? Обычное смущение? Или… она боится признаться себе, что чувства к нему не остыли? И просто запрещает себе думать о любви, испытывать радость и счастье, пока не вернет сына?