Трудными, напряженными были для нас те дни. Но даже тогда, когда от усталости подкашивались ноги, а веки смежались сами собой, мы сохраняли оптимизм и бодрое настроение. Особенно отличался веселыми выдумками Вячеслав Опалев.
Помню, как однажды перед рассветом усталые экипажи спешили на отдых. Оборудование в казарме летного состава было обычное, фронтовое: деревянные нары, на которых мы размещались поэкипажно, стол, а на нем чадящие коптилки из снарядных гильз.
Возвратясь из столовой первым, экипаж Опалева по инициативе командира придумал очередную шутку, назвав ее «удар по прожекторам». Ребята погасили коптилку, заняли места у входа и притаились, ожидая прихода товарищей.
Послышался скрип шагов по морозному снегу. Гулко пристукивая унтами, чтобы сбить снег, в проеме двери один за другим появлялись летчики и штурманы. Ничего не подозревая, они входили в помещение, освещая путь карманными фонариками. Вот на эти светящиеся точки и полетели меховые унты. Атакованные, поняв, что им устроили очередную каверзу, немедленно гасили фонарики и занимали свои места. Затаившись, выжидали очередную жертву. Для нее был подготовлен соответствующий запас унтов и набитых соломой подушек. Получалась своеобразная цепная реакция: количество вещей, обрушиваемых на входящих в помещение, все время увеличивалось.
Казарма превратилась в арену сражения. Стоило только вспыхнуть фонарику, напоминавшему луч прожектора, как в его сторону летела «серия» подушек. Опалев незаметно подбирался к одному из друзей, включал свой мощный фонарик, вызывая «огонь» на себя, и быстро перекочевывал на другое место. Расплачиваться приходилось тому, у кого он только что задерживался.
Казарма гудела от оглушительного хохота и улюлюканья. В итоге «побоища» больше всех перепало самому Вячеславу Опалеву. Его изловили и устроили «темную». Остальные долго разыскивали свои вещи. Находились и такие «мстители», которые в суматохе кое-что припрятывали и потом за выкуп возвращали владельцу его вещи. Обиженных не было, да и быть не могло.
После такой разминки, кажется, не было ни тяжкого напряжения, ни валящей с ног усталости. Иной строгий читатель скажет: вот, мол, мальчишество! Но я надеюсь, меня правильно поймут, если я напомню, что мы слишком часто смотрели смерти в глаза и очень любили жизнь, а потому любили и шутку. И ничего, что она иногда выглядела как юношеское озорство. Да и свободного времени между боевыми вылетами у нас оставалось очень мало.
