И влево водит...
И что, мол, толком
Хвост поднять не может.
Каких тогда обидных слов ни говорили
Вдогонку работяге Ил-четыре...
И что бы там
Тогда ни говорили
О самолете Ил-четыре,
Но пороху понюхал он вполне,
Огня отведал вдоволь
И до Победы
Честно дожил...
Небо войны быстро и крепко сближало людей, в какой-то мере стирало и грани служебной официальности. На многоместных машинах, как нигде, ощущаешь плечо друга. В экипаже жизнь всех зависит от каждого, а судьба каждого решается умением и мужеством всех. Управление кораблем Ил-4 превращалось в искусство вождения самолета маленьким коллективом из четырех человек. Одним словом, экипаж — это боевые товарищи, воздушные братья. Чаще всего мы называли друг друга по имени или по должности: командир, штурман, радист, стрелок. Нигде так сильно, как на войне, не осознается и не оценивается закон товарищества и взаимопомощи. Нет ничего сильнее и крепче бескорыстной боевой солдатской дружбы.
Дальним бомбардировщикам приходилось преодолевать тысячи километров вслепую, полагаясь на точность расчетов штурмана. В условиях ночи, при ограниченных средствах самолетовождения экипажи порой испытывали трудности при выходе на контрольные ориентиры и заданные объекты. Штурманы по нескольку часов осуществляли полет вне видимости земли, ведя счисление пути по курсу и времени, уточняя свое местонахождение по радионавигационным приборам и, реже, замером светил. Но по-прежнему основным и надежным способом самолетовождения оставалась визуальная ориентировка.
...Судя по времени полета, до Кенигсберга было уже не так далеко. Погода улучшалась. Сквозь прозрачные стекла штурманской кабины хорошо просматривались кипенно-белые облака. В разрывах между ними временами появлялась береговая черта Балтики. Стараюсь как можно точнее рассчитать время прибытия на цель и произвести необходимые расчеты для бомбометания. Мои замеры показывают, что необходимо наверстать минуты, потерянные из-за встречного ветра.
Переключаю внутреннее переговорное устройство на радиста. Принятое им по радио приказание — обойти метеорологический фронт с севера — для нас уже не имело значения. В наушниках наряду с морзянкой слышатся помехи. Кулешевич, вращая ручку приемника, старается отстроиться от захлестнувших эфир шумов. Несмотря на сложность приема, ему все же удается периодически снимать пеленги, которые он сразу же докладывает мне. А Никита Курочкин замер у люкового пулемета, пристально наблюдает за воздухом, оберегая экипаж от внезапного нападения вражеских истребителей.
