«Такая большая девчонка, а плачет! Да ты слезами затопишь все вокруг. Перестань! На кого ты стала похожа? Лицо все распухло, в пятнах. Люди скажут: какая некрасивая!»
Однако теткины слова на меня не подействовали. Я заплакала еще громче. Тогда она решительно подошла ко мне, схватила за руку и потащила в юрту. Маленький сын хозяев, указывая на меня пальцем, пропищал:
«Смотрите, плакса, плакса!»
«Не перестанешь, тебя просто задразнят, — приговаривала тетка, умывая меня холодной водой. — Сейчас ты выпьешь холодного чаю и успокоишься. Не плачь, дочка. Мы с тобой в Улан-Батор поедем. Теперь у тебя новая мама. Ты рада?»
«Да, да, да», — только и отвечала я сквозь слезы.
Странное дело, в моей памяти не сохранилось почти ничего из того, что происходило со мной до приезда тетки, зато все, что было потом, запомнилось на всю жизнь. До сих пор не могу понять, что побудило моих родителей отдать меня на воспитание тетке. То ли здесь сыграл свою роль старый обычай, то ли, желая мне добра, они хотели, чтобы я жила в городе. Почему из семерых своих детей они выбрали именно меня? Во всяком случае, тогда я решила, что остальных моих сестер и братьев они любят больше. Ведь когда приходится расставаться со скотом, выбирают тот, что похуже, со скверным нравом. Видимо, и я была таким ребенком, от которого родители предпочли избавиться. Может, так оно и было на самом деле. Я же тебе говорила, что все мои братья и сестры получили образование, обзавелись семьями и детьми, а я одна такая неудачница! Вот я и решила, что, видно, у меня такая судьба.
…На другой день после нашего приезда в сомонный центр мы с тетей Адией на почтовой машине уехали в аймак. В аймачном центре двое суток прождали попутную машину, а потом еще двое суток добирались до Улан-Батора. Город поразил меня, девочку, выросшую в сельской местности. По улицам взад-вперед снуют машины, дома все как на подбор красивые и новые, и толпы народу, как на празднике. На время любопытство заглушило во мне тоску по дому и обиду на родителей, и я вспоминала их все реже и реже. Тетка жила в юрте, стоявшей посредине просторного двора, обнесенного высоким частоколом. У входа в юрту на цепи сидела огромная, как теленок, рыжая собака. Она исправно выполняла свой долг. Стоило кому-нибудь открыть калитку или звякнуть колокольчику, как пес заливался злобным лаем, нагонявшим на меня ужас. Днем дома оставались только я да эта рыжая псина. Тетка, или как я теперь ее называла, матушка Адиа, работала на фабрике, где шили военное обмундирование. У нее был муж, очень похожий на свою супругу — такой же тощий, с очень темным лицом, он работал на механическом заводе. Детей, если не считать меня, не было. Я ужасно тосковала одна в пустом доме. Пес меня не жаловал — стоило мне выбежать во двор, как раздавался лязг цепи, за которым следовало угрожающее рычание. Все попытки подружиться с собакой заканчивались неудачей. Родители мои тоже держали собак — я помню двух или трех, но нрав у них был спокойный, веселый, и на своих они никогда не кидались.
