— Не знал я, что ты такой ревнивец, — говорил между тем Даланбаяр, смачивая свои отросшие вихры холодной водой, — не то я бы…
Но Бадрангуй его не слушал.
— Какое чудесное солнце, чистое золото! — с грустью, не соответствовавшей его восторгу, произнес он.
— Только преступники, которых упрятали за железную решетку, так радуются солнцу, — пробормотал Даланбаяр. — И тот, кто поджег юрту, будет в таком же положении.
Он выключил плитку и поставил на стол закипевший чайник. Бадрангуй стоял у окна, повернувшись спиной к Даланбаяру. Чувство обиды у него прошло, но легче ему не стало. Он стоял и смотрел, как за окном зеленеют недавно высаженные тополя и как весело купаются в песке воробьи. Под враждебным взглядом Даланбаяра отчаяние вдруг туго сжало ему горло. Непослушными руками он распахнул неподатливые оконные створки. В комнату ворвалась струя уже согретого воздуха. Слезы текли у него по щекам, и Бадрангуй не смел оглянуться, чтобы не обнаружить свою слабость перед Даланбаяром. А тот в полном молчании напился чаю и вышел из дома. В окно Бадрангую было видно, что он направился к зданию конторы.
Прошло два дня. После неприятного разговора утром Даланбаяр домой больше не возвращался. Однажды им довелось работать в одной смене, и Бадрангуй надеялся поговорить с другом, но из этого ничего не получилось: Даланбаяр избегал его, ушел сразу же по окончании смены. Когда Бадрангуй вернулся домой, он увидел у дверей подводу. В комнате Даланбаяр торопливо складывал вещи.
— Что происходит? — с порога спросил Бадрангуй.
— Там, где сбивают войлок, собака не нужна, — ответил тот словами известной поговорки. — Караульщик только помеха, — пояснил он свою мысль. — Ты ведь собираешься привести молодую жену, вот и приводи на здоровье. А я как был бездомным, видно, так и останусь. Помоги-ка лучше мне кровать вынести, чем стоять столбом.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал от меня, — через силу выговорил Бадрангуй.
— А чего ты хочешь? Ладно, брось лицемерить и держи кровать поровнее, а не то в дверь не пройдет.
Так Даланбаяр отделился от Бадрангуя, и Бадрангуй отлично понимал, что слова его бессильны — былой дружбы не вернуть. Просто они с Даланбаяром — люди слишком разные, и жить вместе им невмоготу. Кроме того, он знал его характер — раз уж решил, ни за что не передумает. И Бадрангуй молча принялся помогать ему грузить вещи на телегу. На душе у него было нехорошо, сердце металось, словно гонимое ветром облако. Ему было трудно расставаться с Даланбаяром, как-никак они прожили бок о бок немалый срок, привыкли делить и еду и невзгоды. Но и это не самое главное. Уже оставшись один, Бадрангуй вдруг отчетливо осознал, как ему необходимо, чтобы кто-то был с ним рядом. Видно, так уж устроен человек — одиночество ему в тягость. Вечером, когда он погасил свет и впервые остался один в опустевшей комнате, в темноте ему все чудилось чье-то дыхание. На мгновение сделалось жутко. Потом он взял себя в руки: «И не стыдно взрослому мужчине чего-то бояться?!» Но не обычный страх сжимал его сердце — то была еще плохо осознанная, но весьма ощутимая тревога. На улице совсем стемнело, а ребятишки все еще носились с визгом по двору. Где-то у ворот и калиток радостно и возбужденно звенел женский смех, как звенит он только весной. И вместе с тревогой, временами заглушая ее, на Бадрангуя надвигались смутные воспоминания о ранней юности в далеком монастырском поселке, о первом спуске в забой, горькие сожаления о том, что дружбе с Даланбаяром пришел конец, неясное предчувствие чего-то нового, в чем любимой девушке отводилось главное место. Теперь, думая о Даланбаяре, он старался вспоминать только хорошее, и временами его охватывало раскаяние — вероятно, и он, Бадрангуй, оказался нетерпимым человеком. За всю ночь Бадрангуй не сомкнул глаз и теперь чувствовал себя совсем разбитым. Он вытянулся на кровати и зажмурил глаза, а когда вновь открыл их, в комнате уже было светло — наступило утро.
