— Войдите! — ответила она, ожидая Симона Лафлёра, обещавшего сходить с ней вечером в «След вепря» выпить по бокалу вина, чтобы промыть горло от опилок. — Войдите, mon Cheri[4]!
Дверь медленно открылась, и в комнату с очень гордым и напыщенным видом вошел Жак Курбе. Весь в шелках и кружевах, словно придворный, с крошечной шпагой с золотой рукоятью, раскачивающейся на бедре. Как только он вошел, его глаза-пуговки засверкали перед более чем слегка приоткрытым обаянием огромной женщины. Остановившись за ярд от нее и присев на одно колено, он прижал губы к ее ножке в красной туфельке.
— О, прекраснейшая и бесстрашная дама! — вскричал он голосом резким, как булавка, царапающая оконное стекло. — Сжалитесь ли вы над несчастным Жаком Курбе? Он жаждет ваших улыбок, ваших губ! Ночи напролет он дрожит в своей постели и грезит о Жанне Мари!
— Что за спектакль вы разыгрываете, мой отважный маленький друг? — спросила она, скривив рот в великанской улыбке. — Неужели вас подослал Симон Лафлёр, чтобы подразнить меня?
— Да чтоб чума сгубила этого Симона! — завопил карлик. Казалось, из его глаз сейчас хлынут синие искры. — Не разыгрываю я спектакль. Это правда, что я люблю вас, мадемуазель, и я желаю сделать вас моей дамой. И сейчас я имею счастье, не то… — Его речь резко оборвалась, и лицо стало похожим на сморщенное яблоко. — Что это, мадемуазель? — спросил он низким, гудящим тоном шершня, готового ужалить. — Вы смеетесь над моей любовью? Я предупреждаю вас, мадемуазель, не следует смеяться над Жаком Курбе!
Крупное румяное лицо Жанны Мари стало пунцовым от едва сдерживаемого смеха. Уголки ее губ подергивались. Это было все, что она могла сделать, чтобы не разразиться хохотом.
Похоже, признание смехотворного мелкого человечка было серьезным! Этот карманный шут делал ей предложение о замужестве! Человек-щепка захотел сделать ее своей женой! А она могла бы ухаживать за ним и носить на плече, как дрессированную обезьянку!
Вот так шутка — грандиозный розыгрыш! Стоит обязательно рассказать об этом Симону Лафлёру! Она представляла, как он откинет назад свою прилизанную голову, раскроет рот во всю ширь и затрясется от беззвучного смеха. Но ей нельзя смеяться — по крайней мере, не сейчас. Сначала нужно выслушать все, что скажет карлик. Пусть распишет всю сладость этого нелепого бонбона[5] прежде, чем она насмешливо раздавит их каблуком.
— Я не смеюсь, — удалось ей проговорить. — Вы удивили меня. Я не думала, не предполагала…
