– Мы выбросим вашу одежду, – тихо промолвила она.
Растерянный, я попытался объяснить, что не смогу принять подарка и что, хотя в этой части страны принято проявлять гостеприимство, но по возвращении во Францию я буду выглядеть в этом наряде просто нелепо.
Она рассмеялась и покачала хорошенькой головкой, невнятно пробормотав что-то по-французски. Потом выбежала Пелажи – на подносе у нее стояли две миски с молоком, буханка белого хлеба, фрукты, блюдо с медовыми сотами и бутыль темно-красного вина.
– Я еще не завтракала. Не будете ли вы столь любезны присоединиться ко мне? Признаться, я очень голодна, – улыбнулась хозяйка.
– Я до самой смерти запомню каждое ваше слово, – вдруг выпалил я, чувствуя, как загорелись щеки.
«Она решит, что я сошел с ума», – добавил я про себя, но она повернулась ко мне с сияющими глазами.
– Ах, значит мсье знаком с рыцарским кодексом?..
Она перекрестилась и преломила хлеб. Я сидел и смотрел на ее белые руки, не смея поднять глаз.
– Прошу вас, ешьте! Почему у вас такой встревоженный вид?
Почему? Теперь я знал ответ. Я отдал бы жизнь за то, чтобы прикоснуться губами к этим розовым ладоням, – теперь это я знал. С того момента, как вчера вечером на пустошах я заглянул в ее темные глаза, я полюбил. Всеобъемлющее и внезапное чувство лишило меня дара речи.
– Вы нездоровы? – вновь спросила она.
Как человек, который подписывает себе приговор, я тихо ответил:
– Да, я болен от любви к вам. – Поскольку она молчала, неподвижно замерев, та же сила вновь невольно шевельнула мои губы, и я сказал: – Я, недостойный самой легкомысленной из ваших речей, злоупотребляющий гостеприимством, с дерзкой самонадеянностью отвечаю на вашу любезность. Я люблю вас.
Она опустила голову на руки и тихо ответила:
– «Я люблю вас». Мне очень дороги ваши слова. «Я люблю вас».
– Тогда я добьюсь взаимности.
– Добейтесь.
Я застыл, глядя ей влицо. Она тоже молчала. Ее милое личико покоилось на ладонях, и когда ее глаза встретились с моими, я понял, что ни слова не произнес вслух. Это наши души говорили друг с другом. Я выпрямился, чувствуя, как юность и счастье заструились по каждой моей жилке. Она с ярким румянцем на прелестном лице, словно только что пробудившись от сна, смотрела вопросительно, и я задрожал от восторга. Мы прервали молчание, заговорив каждый о себе. Я назвал свое имя, она назвала свое. Мадемуазель Жанна Д’Ис.
Она рассказала о смерти родителей, о том, что девятнадцать лет провела в этом маленьком укрепленном форте вместе со своей няней Пелажи, Глемарком Рене – слугой, и четырьмя сокольничьими – Раулем, Гастоном, Хастуром и Сьер-Пирью Луи, который служил еще ее отцу. Она никогда не выходила за пределы вересковых пустошей, никогда не видела ни одной живой души, кроме слуг и Пелажи. Как она узнала о Карселеце? Возможно, слуги говорили об этом месте.
