Я пошел в гардероб, выбрал мавританский костюм, покрытый блестящей мишурой. Это был настоящий костюм, и очарованная Тесси удалилась за ширму. Когда она вышла оттуда, я был поражен. Ее длинные черные волосы были перехвачены надо лбом бирюзовым венцом и ниспадали до самого пояса. На ногах красовались вышитые остроконечные туфли, а юбка, причудливо расшитая арабесками из серебра, открывала щиколотки. Темно-синяя жилетка, расшитая серебром, и короткая мавританская рубашка, усыпанная бирюзой, удивительно ей шли.
Она подошла ко мне и с улыбкой подняла лицо. Я сунул руку в карман и, вытащив золотую цепочку с крестом, продел ей через голову.
– Она твоя, Тесси.
– Моя, – запнулась она.
– Твоя. Теперь садись позировать.
В ответ она с лучезарной улыбкой убежала за ширму и явилась оттуда с маленькой коробочкой, на которой было написано мое имя.
– Я собиралась отдать ее тебе, когда пойду домой, – сказала она. – Но не утерпела.
Я открыл коробку. На розовой подушке внутри лежала булавка из черного оникса с инкрустированным золотым символом или буквой. Буква не была ни арабской, ни китайской, как я потом выяснил, она вообще не принадлежала ни к одному из черловеческих языков.
– Вот, я хочу подарить тебе это на память, – робко сказала она.
Я был раздосадован, но сказал, что вещица мне очень нравится, и пообещал всегда ее носить. Онапристегнулабулавкуподотворотоммоего пальто.
– Тесс, это глупо покупать такую дорогую вещь, – сказал я.
– Я ее не покупала, – засмеялась она.
– Тогда откуда она у тебя?
И она рассказала, что нашла эту вещицу возле Аквариума в Бэттери-парке, что размещала в газетах объявления о пропаже, но в конце концов потеряла надежду найти владельца.
– Это было прошлой зимой, – сказала она. – В тот самый день, когда мне впервые приснился страшный сон про катафалк.
Я вспомнил о своем сне прошлой ночью, но ничего не сказал.
И вот мой уголь летает над новым холстом, а Тесси неподвижно стоит на подиуме для моделей.
III
Следующий день у меня не задался. Перетаскивая холст в раме с мольберта на мольберт, я поскользнулся на натертом полу и тяжело упал на оба запястья. Руки были так сильно растянуты, что я не мог держать в руках кисть и бродил по мастерской, впиваясь глазами в незаконченные наброски и рисунки. Наконец отчаяние охватило меня, я закурил, разминая большие пальцы.
В окна стучал дождь, он стучал по крыше церкви, своим мерным шумом доводя меня до нервного срыва. Тесси сидела у окна с шитьем, время от времени поднимала голову и смотрела на меня с таким невинным состраданием, что я устыдился своего раздражения и стал искать себе занятия. Все газеты и книги в библиотеке были мной уже прочитаны, но я подошел к книжным шкафам и принялся локтем раскрывать дверцы. Каждый том я помнил по цвету и осматривал их все, медленно обходя библиотеку и насвистывая, чтобы поднять себе настроение. Я уже собирался вернуться в студию, когда мой взгляд упал на том, переплетенный змеиной кожей, он стоял в углу верхней полки крайнего нижнего шкафа. Я не помнил этой книги и снизу не мог разобрать бледную надпись на корешке, поэтому позвал Тесси. Она вышла из студии и забралась наверх по раскладной лесенке, чтобы достать книгу.
