– Pardon, monsieur, – проворчал консьерж, – но, возможно, очень даже стоит его побеспокоить. Может, ему помощь нужна. Меня он прогоняет прочь сапогами и расческами. Как бы его милость не поджег весь дом своей свечой.
Гастингс поколебался, но, подавив внезапное желание уйти, медленно пошел по увитой плющом дорожке к дому. Он постучал в дверь. Никакого ответа не последовало. Он постучал снова, и на этот раз что-то с грохотом ударило в дверь изнутри.
– Это был сапог, – объяснил консьерж.
Он вставил свой дубликат ключа в замок и впустил Гастингса. Клиффорд в помятом вечернем костюме сидел прямо на ковре посредине комнаты. В руке он держал туфлю и, казалось, ничуть не удивился, увидев Гастингса.
– Доброе утро, ты пользуешься грушевым мылом? – спросил он, неуверенно взмахнув рукой и бессмысленно улыбаясь.
У Гастингса упало сердце.
– Ради Бога, Клиффорд, ложись спать! – сказал он.
– Погоди. Сейчас Альфред сунет сюда свою лохматую башку – я должен кинуть в него туфлю.
Гастингс задул свечу, забрал у Клиффорда шляпу и трость и сказал с нескрываемым огорчением:
– Это ужасно, Клиффорд, не знал, что ты можешь себя так вести.
– А я знал, – ответил тот.
– А где же Эллиот?
– Старина, – Клиффорд вдруг захныкал, и язык у него заплетался, – провидение, которое дает пищу… дает воробьям и кому-то там еще, призрит на невоздержанных скитальцев…
– Так где же Эллиот?
Но Клиффорд махнул головой.
– Он… там где-то, недалеко.
Тут его охватило внезапное желание увидеть своего пропавшего друга, он принялся заламывать руки и рыдать.
Гастингс, совершенно потрясенный, молча сел на кушетку. Быстро омывшись горькими слезами, Клиффорд вновь просиял и с величайшей осторожностью поднялся на ноги.
– Старина, – сказал он. – Сейчас ты увидишь чудо. Я тебе покажу…
Он пожевал губами.
– Э-э… чудо, – повторил он.
Гастингс подумал, что речь идет о чуде сохранения равновесия, но промолчал.
– Я иду спать, – объявил его приятель. – Страждущий Клифорд отправляется в постель, и это просто чудо!
И он повлек себя в спальню с той расчетливой ловкостью и сноровкой, которые бы непременно вызвали бурные апплодисменты у истинного ценителя, например, Эллиота, если бы тот был дома. Но Элиота не было, потому что он еще не добрался до студии, хотя и прилагал к этому все усилия.
Спустя полчаса Гастингс нашел Элиота спящим на скамейке в Люксембургском саду и разбудил его. Тот улыбнуся ему с величественной снисходительностью. Он позволил поднять себя, отряхнуть от пыли и препроводить к выходу из сада. Здесь он отказался от всякой дальнейшей помощи и с покровительственным поклоном взял довольно верный курс на улицу Вавен. Гастингс проводил его взглядом, а затем медленно вернулся к фонтану. Сначала он чувствовал себя мрачным и подавленным, но постепенно чистый утренний воздух развеял его, и он уселся на мраморную скамью под тенью крылатого бога.
