– В этих кабинетах никого нет, сударыня. В той половине мадам Мадлен и мсье Гай, мсье Кламар, мсье Клиссон и мадам Мари со свитой.
Затем он снова поклонился и пробормотал, постучавшись дверь под номером шесть:
– Мсье ждет вас уже полчаса.
Клиффорд открыл дверь, и девушка вошла.
– Мсье, позвоните, когда подавать ужин, – сказал слуга и растворился в коридоре.
Клиффорд помог ей снять накидку, забрал шляпу и зонтик. Усевшись за маленький столик напротив, она улыбнулась и, приподнявшись на локтях, посмотрела ему прямо в лицо.
– Что ты тут делаешь?
– Жду, – с придыханием ответил он.
Обернувшись, она посмотрела на себя в зеркало. Там мелькнули широко раскрытые голубые глаза, вьющиеся волосы, прямой нос, маленькие, прихотливо изогнутые губы, а затем вновь отразилась изящная шея и открытая спина.
– Повернемся спиной к тщеславию, – сказала она и вновь наклонилась вперед. – Что ты здесь делаешь?
– Жду тебя и… Сесиль, – повторил он с легкой неуверенностью в голосе. – Прошу тебя, не надо, Валентина…
– Ты же знаешь, мне не нравится, как ты себя ведешь, – спокойно сказала она.
Он смутился, и чтобы скрыть смущение, позвонил в колокольчик Юджину.
Тот принес первое – биск и бутылку Поммери. Дальше последовал набор обычных блюд вплоть до кофе. Потом на столе не осталось ничего, кроме маленького серебристого светильника.
– Валентина, – сказал Клиффорд, получив разрешение закурить, – что будем? Водевиль? Махнем в «Эльдорадо»? Или и то и другое вместе? Или цирк, или что-то еще?
– Все вместе, – сказала Валентина.
– Что ж, – сказал он, – боюсь, у меня не получится тебя развлечь…
– Отчего же? Во всяком случае, ты веселее, чем в «Эльдорадо».
– Послушай, Валентина, не смейся надо мной. Ты всегда так делаешь. И, знаешь, говорят, что смех убивает…
– Что убивает?
– Гм… Любовь, и все такое прочее.
Она хохотала до тех пор, пока на глаза ей не навернулись слезы.
– Ну, значит, любовь мертва.
Клиффорд смотрел на нее с растущей тревогой.
– Ты знаешь, зачем я пришла? – спросила она.
– Нет, – смущенно ответил он, – не знаю.
– Как давно ты крутишь со мной интрижку?
– Ну, около года, – ответил он нерешительно.
– Думаю, год. Тебе не надоело?
Он промолчал.
– Ты же знаешь, что я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы в тебя влюбиться. Мы с тобой старые друзья, добрые приятели… Да, если бы и не так, неужели ты думаешь, я ничего про тебя не знаю, Клиффорд?
– Не будь такой язвительной, такой жестокой, Валентина.
– Я жестока? Нет, я очень добра. И к тебе, и к Сесиль.
