– Моя фамилия Тиссо. Можно вас попросить об услуге, несмотря на короткое знакомство?
– О, почту за честь!
– Обещайте не говорить обо мне с мсье Клиффордом. Обещайте, ни с кем не говорить обо мне.
– Обещаю, – отвечал он, совсем сбитый с толку.
Она нервно засмеялась.
– Мне хочется остаться загадкой. Такой каприз.
– Я надеялся, что вы позволите господину Клиффорду ввести меня в ваш дом.
– Мой… мой дом! – повторила она.
– То есть представить меня вашей семье.
Перемена в лице девушки испугала его.
– Прошу прощения, я причинил вам боль…
Она мгновенно, по-женски простила его.
– Мои родители умерли, – сказала она.
– Я обидел вас своим предложением? Нарушил какой-то обычай?
– Я не могу, – ответила она. И добавила: – Мне очень жаль, но поверьте, я не могу. – Он серьезно поклонился, и на лице его отразилось смутное беспокойство. – Не потому, что не хочу. Вы мне нравитесь, вы очень добры ко мне…
– Добр? – воскликнул он с удивлением.
– Вы мне нравитесь, – медленно повторила она, – мы будем видеться с вами, если захотите.
– В доме у знакомых?
– Нет.
– Где же?
– Здесь, – с вызовом ответила она.
– Что ж, надо признать, в Париже куда более либеральные взгляды, чем у нас.
– Да, мы очень раскрепощенные люди.
– По-моему, это очаровательно, – заявил он.
– Видите ли, здесь мы будем вращаться в высшем обществе, – робко произнесла она, изящным жестом указывая на статуи былых королей, выстроившиеся рядами над террасой.
Он посмотрел на нее с восхищением, и она просияла от успеха своей невинной шутки.
– В самом деле, – улыбнулась она. – Здесь у меня будет подобающее сопровождение, ведь я под защитой самих богов. Смотрите, вот Аполлон, и Юнона, и Венера на своих пьедесталах, – она указывала на статуи маленьким пальчиком в перчатке. – Церера, и Гермес, и… не могу понять, кто это такой.
Гастингс повернулся и взглянул на крылатого Купидона, в тени которого они сидели.
– Да ведь это любовь, – сказал он.
IV
– Тут слоняется один нувориш, – тихонько протянул Лаффат, облокотившись на мольберт и обращаясь к своему другу Боулзу. – Нувориш, зеленый и аппетитный, как молодой огурец. Да поможет ему небо, если он попадет в салатницу.
– Деревенщина? – спросил Боулз, заштукатуривая фон сломанным мастихином и одобрительно любуясь результатом.
– Да, неотесанный молокосос, вырос среди коровьих лепешек.
Боулз провел большим пальцем по контуру холста, «чтобы немного разрядить атмосферу», как он выражался, посмотрел на модель. Затем, вытащив трубку, чиркнул спичкой о пиджак соседа, и раскурил ее.
