– Вы опоздаете на поезд, – сказала она, почти не заметив присутствия Гастингса.
– Я… я ухожу, – пробормотал Клиффорд.
Она со значением посмотрела на него, и Клиффорд, сильно покраснев, пробормотал:
– С вашего позволения, имею честь представить вам моего друга, мсье Гастингса.
Гастингс низко поклонился. Она очень мило улыбнулась, но в аккуратном наклоне ее маленькой парижской головки было что-то опасное.
– Жаль, что мсье Клиффорд не может уделить мне больше времени, познакомив с таким очаровательным американцем, – сказала она.
– Я должен… должен идти, Валентина, – начал Клиффорд.
– Разумеется, – сказала она.
Клиффорд удалился с недовольной гримасой, и она добавила ему вслед:
– И поцелуйте за меня мою любимую Сесиль!
Проследив, как он скрылся на улице Асса, девушка тоже собралась уходить, но вдруг вспомнила о Гастингсе, взглянула на него и покачала головой:
– Мсье Клиффорд такой легкомысленный человек, что даже неловко, – улыбнулась она. – Вы конечно, слышали о его успехах в Салоне[64].
Гастингс непонимающе смотрел на нее, и она это заметила.
– Вы, конечно, были в Салоне?
– Нет, – ответил он, – я в Париже всего три дня.
Она, казалось, даже не обратила внимания на его реплику и продолжала:
– Никто и подумать не мог, что у него хватит сил на что-нибудь стоящее. Но мсье Клиффорд всех просто поразил. Представьте, он разгуливал по Салону с орхидеей в петлице, да еще выставил вполне годную работу. – Она улыбнулась воспоминаниям, любуясь фонтаном. – Бугеро сказал, что Жюлиан[65] был так потрясен, что только пожал Клиффорду руку и даже забыл похлопать его по спине! Представляете? – рассмеялась она. – Папаша Жюлиан забыл похлопать его по спине.
Гастингс, удивленный ее знакомству с великим Бугро, посмотрел на нее с уважением.
– Прошу прощения, вы ученица Бугеро? – неуверенно спросил он.
– Я? – слегка удивленно спросила она, потому что для шуток у них было слишком короткое знакомство. На приятном лице молодого человека было написано вполне серьезное ожидание ответа. «Ну и ну, – подумала она. – Какой он забавный!»
– Вы, конечно, изучаете живопись? – спросил он.
Она откинула назад изогнутую ручку зонта и ответила вопросом:
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы говорите обо всем со знанием дела.
– Вы смеетесь надо мной, а это дурной тон, – заметила она.
В ответ он неожиданно покраснел до корней волос.
– Как давно вы в Париже? – спросила она наконец.
– Три дня, – серьезно ответил он.
– Но… вы ведь не нувориш? – спросила она. – Вы слишком хорошо говорите по-французски! – затем, помолчав повторила: – Вы что, нувориш?
