С другой стороны — где-то там была Берси. Маленькая мишка, без отца, без матери, без дома.
Совсем одна.
Быть может, плачет там, свернувшись в дрожащий комочек, и зовет папу, срывая голос. И никому нет дела до нее, никто не утешит, не поможет, не спрячет, не защитит. Что маленький ребенок может противопоставить ангелам, уверенным в своей правоте, в священности своей миссии? Ничего. Даже если она умрет, они заберут ее сердце, а тело бросят на корм амфисбенам, охраняющим подземелья. И маленькой мишке больше не на кого надеяться, кроме своего отца. Некому верить, некому доверять. Некого ждать.
Он осторожно ступил лапой на обледеневший у берега камень. Когти царапнули лед, Берингард покачнулся, удерживая равновесие, глубоко вдохнул и медленно ступил на следующий камень.
Воды горной реки обжигали кожу, мех замерзал кольями. И только когти клацали по камням и льдинам, лапы изредка проваливаясь в воду. Берингард терпел, стиснув зубы, старался думать о том, как на другом берегу разведет костер и, укутавшись в шкуру, будет греться. Но сильнее мечтаний об огне была ярость. Становилось тепло от одних только мыслей о том, как он одному за другим отрубает головы Верховному Магистру, возглавляющему Имагинем Деи; Изабель, закрывающей на все глаза и как будто не видящей практически ничего, что не касается подготовки ее охотниц и ангелов; Нойко — как воплощение самой сладкой мести императрице. Уж у Верховного Магистра детей нет, да и будь они — он и их отправил бы на растерзание ангелам, а то и сам бы занялся созданием крылатых совершенств. Хотя нет, сперва Нойко, потом Изабель. Она должна на своей шкуре почувствовать, каково это — терять любимого ребенка. И она это почувствует. Все почувствует! Все! Крылатого исправит секира!
Задумавшись, он ухнул по колено в воду, лапу тут же свело. Попытался вытащить, но лед сковал со всех сторон, и сколько Берингард ни тянул, изо всех сил упираясь в камни и отталкиваясь другой ногой и руками, только сильнее мок и тут же замерзал. От ударов кулаками ледышки затрескались, от ножей расползлись неровными скользкими глыбами. И когда он почти выбрался, камень под рукой сдвинулся, увлекая за собой под воду. А хлынувший поток накрыл с головой, выбивая из легких воздух.
Берингарда уносило сорвавшимся течением. Шкура намокла и вместе с секирой тянула ко дну. Но медведь упрямо греб к берегу скованными морозом руками, думая только о маленькой Берси. Болезненные удары о камни уже переставали ощущаться от холода, сводило все тело. Казалось, замерзали даже легкие, нахлебавшись воды.
