— Здравия желаем, — целая толпа желтоклювых летёх шмыгает мимо с таким перепугом, словно я — щука, а они — заезжие караси.
Молодёжь, это — хорошо. Мы с Фёдором ходили на их занятия по основам кроссбоя и Молчанов с уважением констатировал: дескать в наше время всё было хуже. Много хуже. А этот блондин, вокруг которого Егоров нарезает круги, точно акула вокруг жертвы. Девяносто девять из ста, надо же!
Медблок находится немного в стороне, чтобы обычная суета не мешала машинам скорой. Кроме того, здесь же располагается и сектор экспериментальной медицины и какая-то супер сверх мегасекретная лаборатория спецсектора. Что там происходит, не знает никто.
У самой входной двери из полупрозрачного пластика ощущаю непривычную слабость в коленях. Можно сослаться на последствия от сурка, от которых пульсирую виски, но я то знаю: дело в другом. Если придётся встретиться с Настей, как вести этот чёртов разговор? Понятия не имею. Будем надеяться, что она окажется слишком занята для какого-то помятого капитана.
Вахтёр вносит мои данные в банк и интересуется причиной посещения блока. Здесь особых проблем нет: осмотр после операции — крайне важная штука, которую все игнорируют. Кроме того, нам полагается ещё и еженедельное посещение нашего врача и тут уж не отвертишься. Сутулого мужчину за терминалом, естественно, удивляет моя добросовестность. Впрочем, дело ограничивается шевелением вислыми усами и вертушка пускает меня внутрь.
Коридоры медблока пусты, светлы и стерильны, точно совсем недавно здесь проследовала бригада биологической очистки. Ну, из тех, что пускают следом за нами во время операций. Их дело выжечь всякую заразу, уцелевшую после истреблённого гнезда. Как-то Папа, в приступе патетической задумчивости, возвестил, что в каждой тряпке гнезда содержится полтора миллиона неизученных штаммов вирусов. Предполагаю, что количество он придумал сам, чтобы вынудить нас принимать те стопятьсот уколов и не посылать медиков в пешее сексуальное путешествие.
Наш терапевт находится на пятом этаже и сначала я хочу идти по лестнице, но пустота окружающего пространства и режущее глаза освещение давят на психику, поэтому вызываю лифт. Подъёмник не торопится, развлекая одинокого путешественника нейтральной холодной мелодией, вызывающей воспоминания о последнем отпуске и крохотном отеле на берегу океана. Ещё три недели и ждите нас белые пески и огромные волны.
Двери разъезжаются и я делаю было шаг направо, но тут же останавливаюсь, поворачивая голову. Ну, как тут не поверить, что мысли материальны? Настя, в ослепительно белом халате до колена, стоит у стены и рассматривает меня так, словно перед ней нечто невиданное. Лицо её почти не изменилось, разве немного прибавилось веснушек на щеках, а вот цвет волос сменился с русого на иссиня-чёрный. Теперь Настя носит короткое каре и оно ей удивительно идёт. На левой лодыжке замечаю рваный шрам давно зажившей раны, которого прежде не было. Впрочем, он нисколько не портит идеальной формы ног.
