Мэтью творил. Весь свой личный досуг он посвящал сочинению музыки. Вернувшись на родину из последнего плавания, он не стал с первых же дней напропалую и попусту транжирить свою долю захваченного приза. Он не стал дорого одеваться, покупать особняки, выездных лошадей и дорогие коляски, а также устраивать роскошные рауты, приглашая самых титулованных и знатных вельмож, как это делал Холлис. Он не стал метаться из стороны в сторону, открывая то одно, то другое дело – покупать верфь, потом открывать страховую компанию, – как это делал Гриффитс. Он снял скромное жилье, женился на баронессе, девице из не очень знатного, к тому же, давно разорившегося рода. Вместе они родили двух розовощеких дочерей. А через два года от почивших почти одновременно своих престарелых родителей он получил имение, небольшое, но довольно доходное, недалеко от города, там и прожил он некоторое время с молодой женой и малышками. Деньги супруги Мэтью тратили умеренно и с умом. Единственное, на что глава семейства не скупился, – он устраивал концерты для публики: нанимал оркестры, исполнявшие музыку его собственного сочинения. Концерты эти неизменно оканчивались провалом, но Гарри Мэтью не унывал и продолжал сочинять снова и снова.
Посчитав, что семейный бюджет позволяет, семья снова перебралась в Плимут, в уютный особняк, оставив в усадьбе управляющего, а сами наведывались туда лишь в летние месяцы. Миссис Мэтью имела обыкновение до обеда играть с соседками в бридж, а детей с гувернанткой на это время отправляла на прогулку в парк. Пользуясь одиночеством, Мэтью в эти часы брался за сочинительство. Это был своего рода ритуал. Он то забирался с ногами в кресло, стучал себя по коленкам, отбивая ритм, то кидался к клавесину, несколько раз проигрывал какую-нибудь музыкальную фразу, записывал ее на нотном листе, потом рвал бумагу, бросал обрывки в корзину, звонил в колокольчик служанке и требовал принести кофе с коньяком.
– Они сочиняют, – пояснила тучная пожилая горничная-негнритянка, впуская Холлиса в дом. Вошедший застал дарование как раз в тот момент, когда он сидел по-турецки с ногами в кресле и поглощал кофе с коньяком.
– Проходи, – хмуро бросил Мэтью приятелю.
Он поднялся в кресле во весь рост и принялся с выражением декламировать:
Тоска навалилась на грудь,
И разум обвила печаль…
Это были стихи самого Холлиса. Дело в том, что у Холлиса тоже имелась причуда, маленькое хобби – он сочинял стихи и даже издавал их за свой собственный счет небольшими тиражами, после чего раздаривал томики друзьям.
