- Как же вы нашли нас?
- Очень просто. Пришли на Брусну - ведь сюда последний раз мы заходили вместе... Откровенно говоря, надежды было мало, но когда хозяйка сказала, что поджидает вас с минуты на минуту, у меня, кажется, сердце перестало биться от радости.
- Говорил я тебе, дурню, - с ласковой укоризной замечает Рева. - Говорил...
- Нет, я не жалею, что пошел, - твердо перебивает Пашкович. - Не жалею. Я сделал то, что должен был сделать. Собственными глазами увидел, на собственной шкуре испытал - прорваться к армии очень сложно. Подчас невозможно. Надо знать места перехода. А идти так, на ощупь, - глупо: чуть оступишься, и конец... Теперь всем сердцем, всей душой я с вами... Кстати, комиссар, - желая, очевидно, переменить тему разговора, говорит Пашкович, - ты обещал Еве Павлюк быть у нее двадцать четвертого?
- Нет. А что?
- Она говорила, будто ей Ларионов заявил: комиссар непременно придет слушать радио двадцать четвертого утром, так чтобы был приемник.
- Да це ж Ларионов, бисов сын! - недовольно замечает Рева. - Ты ему приказал, комиссар, поторопить Татьяну с приемником, а он уже от себя брякнул о твоем приходе. Перестарался хлопец. Черт знает что получилось. Ты только послушай, комиссар, прокурора.
Пашкович рассказал, что к Еве снова приходил человек со шрамом на щеке и наговорил ей всякой всячины: дескать, он на большой подпольной работе, связан рацией с Москвой, завтра же запросит о судьбе ее мужа - и Ева растаяла. Тут же он огорошил ее тем, что ему известно о нашей ночевке в ее доме, и просил Еву устроить ему встречу с нами: «Я командира свяжу с Москвой - нечего ему болтаться беспризорным в лесу». Ева, зная от Ларионова, что мы будем у нее 24-го утром, согласилась, и встреча назначена на вечер в Брусне у Богачева.
- Это кто такой?
- Мне удалось навести о нем справки у местной учительницы, - продолжает Пашкович. - Живет он на отшибе в поселке и сам на отшибе держится от всех. Лет ему за шестьдесят. Поселился здесь года четыре назад. Жена умерла. Одна дочь живет с ним, ведет хозяйство, вторая училась в Киеве, кончила институт, поступила инженером на завод в Шостке. Не так давно ее арестовали, судили, обвинили как будто в шпионаже и, говорят, расстреляли. Самого же Богачева не тронули. Незадолго до войны он стал завхозом школы в Буде и продолжал работать до прихода немцев...
- Подожди, может быть...
- Нет, ничего другого быть не может, - решительно перебивает Пашкович. - Слушай дальше. Встреча была назначена на двадцать четвертое. А вчера, двадцать пятого, явилась учительница и сказала, что в вечер встречи в стогах сена у дома Богачева засела фашистская засада и ушла только на рассвете. Как будто ясно?.. Но и это не все. В тот самый момент, когда я говорил с учительницей, - а беседу мы вели с ней в сосняке, - снова к Еве пожаловал тот, со шрамом. Спросил, почему сорвалась встреча. Ева уже знала о засаде и, решив раз навсегда отделаться от него, не подумав, заявила, что вы ушли через линию фронта. Он сурово бросил: «Хорошо. Посмотрим» - и был таков. Их разговор длился минуту, и я, к сожалению, не застал этого субъекта. Разумеется, Ева волнуется.
