Пообещал даже, вопреки своему желанию, участие во встрече Нового года.
И в самом деле, в украшенном и переполненном зале гостиницы господин Голужа, у которого тем временем к счастью, понос прошел, буквально потряс всех именитых горожан: он ел и пил с очевидным наслаждением и два раза даже запел, словно радуясь жизни, которую покидал.
В январе он все-таки не удержался от искушения упрекнуть их за ту ночь.
— Радуетесь, как дураки, — говорил он. — Это недостойно! Словно не существует страдания!
— Что поделаешь,— ощущая неловкость, оправдывались они от имени своих сограждан, — наши люди как скотина, их не переделаешь: едят, пьют и только и стремятся к всяческим наслаждениям.
— Но отчего ж вам хотя бы передо мной немного не воздерживаться? Ведь выпавшая мне доля и вас обязывает к известной пристойности.
Весть о его справедливом гневе заставила людей устыдиться: и пока он прогуливался по главной улице, они больше не смеялись столь непристойно и не ссорились по-мужицки, а в каждой кофейне, куда он ненароком заглядывал, мгновенно воцарялась тишина или же страстные цыганские мотивы мигом сменялись какой-нибудь тоскливой мелодией или даже погребальным маршем. Однако, погруженный в свои мысли, он не придавал этому никакого значения. Дело в том, что он вообще старался избегать мужчин, открыто выражая им свое презрение. Женщинам это особенно пришлось по душе; никого более не стесняясь, они все чаще посещали его, делая публичные заявления, что господин Голужа самый удивительный мужчина, которого им когда-либо доводилось знать в жизни.
В это самое время большинство женатых горожан, вопреки громким утверждениям, будто они ничуть не ревнивы, стали учтивейшим образом рекомендовать ему для окончательных расчетов с жизнью свое испытанное и опробованное оружие: старинные кольты, новейшие браунинги и элегантные дамские револьверы. Господин Голужа столь же учтивейшим образом благодарил их, убеждая одновременно в том, что из уважения к собственной кончине он предпочтет какой-нибудь более оригинальный способ покинуть сей бессмысленный и неразумный мир.Возможно, случайно, а возможно и кое-что прослышав, лучший в городе парикмахер уже на другой день поспешил предложить ему свое всяческое содействие.
— Не понимаю я тебя,— рявкнул на него господин Голужа.— Переходи наконец к сути, шельма!
— Да не о сути речь, — возбужденно шептал парикмахер. — Я и знать не знаю, что такое суть! Об искусство речь идет, сударь! Об искусстве!
