— О,— семеро гостей были потрясены,— вот как вы оплачиваете свои счета? Вот какова ваша благодарность?
— Нет, нет, — кричал тосподин Голужа, почти задыхаясь от гнева, — если наступило время оплачивать счета, то я требую, чтобы мне немедленно отсчитали определенный процент с прибылей, которые благодаря моей наивности вы уже получили!
— Э, господин Голужа, да вы в самом деле столичное дерьмо, — прошептал кто-то, а остальные шестеро в яростном бессилии только утвердительно закивали головами.
— Если вы будете продолжать свои оскорбления, я немедленно покину ваш грязный и жалкий город. Я и так по ошибке сошел здесь с поезда.
— Какого поезда? Вы опять несете чепуху, будто не знаете, что наш городок всегда несправедливо обходили стороной шоссейные и железные дороги.
Он опустил голову и долго сидел молча, согнувшись. Он казался усталым и, видимо, не был больше в состоянии им противостоять. В памяти у него мгновенно ожил его первый разговор с ними, шесть месяцев тому назад, когда на его слова об этом проклятом поезде, которым он, однако же, приехал, они убежденно возразили, что он придумал его, и сейчас он постарался вызвать в своей памяти какой-нибудь ненароком застрявший в ней паровозный гудок или хотя бы острый печальный звон рельсов, однако ему ничего не удалось припомнить. Перед глазами всплыли проплешины и кустарники, окружавшие городок, на которые он часто, во время своих прогулок, смотрел и глубоко в душе, втайне от самого себя, тосковал по шуму и суете большого города, но сейчас в его памяти не возникло ни железнодорожной насыпи, ни хотя бы рассыпанного гравия, чтобы доставить ему радость. «Боже, куда я попал?» — спрашивал он себя, чувствуя, как по телу пробегают мурашки непостижимого ужаса.
— Чего это вы загрустили,— осклабился тот, что стоял в дверях.— Наверное, есть еще какой-нибудь способ выбраться отсюда!
Господин Голужа молча посмотрел на него с такой пронзающей болью во взгляде, что тот еще любезнее продолжал:
— Вот, например, если вы пуститесь по реке, то быстрехонько попадете на север.
— Но я не умею плавать, — вздрогнул он.
— Потому мы вам сие и предлагаем,— усмехнулся старший.
— Глупости,— хихикнул господин Голужа, — своей жизнью я все-таки распоряжаюсь сам. — Вы ошибаетесь. Ваша жизнь принадлежит нам, потому что вы унизили нас. Но что хуже всего, наши жены только о вас и говорят. Они оскорбляют нас, утверждая, будто вы непревзойденный мужчина.
— Женщины всегда чувствуют настоящего мужчину, — прошептал он, с нескрываемой гордостью любуясь в зеркале своим лицом, которое в последнее время ему все более нравилось.
