— Сама ты из-за травмы родовой! — крикнул я. Я уже слышал и другие голоса (не в смысле — пизданулся, а в смысле голоса человечьи, соседские), и у меня сердце встало — это же я их убить собирался, а они — люди живые.
Отдельные слова я еще слышал. Слово "милиция", в основном. И подумал я: доблестная советская милиция не успеет, я окажусь быстрее. Я в этой жизни много-много раз еще так думал, но тогда впервые мне оно в голову пришло.
Тут смотрю: чайник с цветочком и клубничкой у меня перед глазами вроде как один, а вроде и два их, есть как бы душа его, полупрозрачная, витает над ним. И я такой заорал, что было сил:
— Вы, суки, меня достали уже! Я сдохнуть хочу! Умереть! Ничего мне от вас не надо больше! Я тут все взорву сейчас, пусть горит все синим пламенем, а вы живите, как хотите! Вы ж по миру пойдете, когда я тут закончу! Да! Поняли меня? Прав был батя, что сдох, что вас, паскуд, одних оставил! Это чтоб вы были счастливы!
— Что ты, Васька, несешь?
Юречка стукнул по двери рукой и, угар, я точно знал, какой.
— То несу! Все! Пошли все на хуй! Слава советской армии!
Я собрался было чиркнуть спичкой, но мама запричитала:
— Васенька, Василек, подожди минуточку, я тебя умоляю!
— Чего мне ждать?! Чего, я тебя спрашиваю, мне ждать?!
— Дурку подожди! — крикнула мать.
— Сука ты!
— Вася, ради Бога, постой! — кричал Юречка. — Подумай! Я знаю, ты себя жалеешь!
Но я себя не жалел, мне себя ни капельки жалко не было. Честнейшее мое слово такое: я ни секунды бы не пожалел, если б спичку эту взял и зажег. Ну, это потому, что у меня секунды бы не было, это прежде всего, но и в целом — смерти я не боялся, себя не жалел. А людей вдруг (звук быстрых шагов по лестнице, словно по гробу земля тук-тук-тук) пожалел и подумал: зачем я их убивать буду, они ж жить хотят.
Не, не передумал, конечно, не сразу, но сердце дернулось, зазвенело так. Сердце от газа у меня стало чистое-чистое, и мысли все прозрачные, будто я стеклянный. Я все знал в тот момент про себя.
И я подумал: люди вот бегут, дом оставляют, как в войну, и думают, что сюда могут не вернуться. Кому такое понравится?
А я просто хотел после себя что-то оставить, ну хотя бы руины. И я понял, что не могу убить столько живых людей, что мне их жалко, что они неповторимы. И я такой:
— И сервант твой ненавижу!
А людей — не, не ненавижу совсем. Люди это атас вообще, если так подумать. И я крикнул:
— Все, все, тогда эвакуация! Уводите детей и других людей!
