— В Екатеринбург, — сказал я. — Он теперь такой.
Юречка поморщился, словно от зубной боли, и кивнул.
— Ну, да. Неважно.
— Съезжу завтра. В Москву.
— Я тебе говорю, тебе надо в Свердловск, какая Москва? У тебя денег на Москву нет.
Да уж, вот это проблема была.
Я сказал:
— Да разберусь.
— Ты уже разобрался. Попадешь в историю, я тебя отмазывать больше не буду, понял?
— А вот я бы за тебя жизнь отдал!
— Вась, ты хотел себя убить.
Я почесал в затылке.
— Ну, да. Ну ладно, ты лучше слушай, я возьму порошки и поеду их продам.
— Да возьми, кому они нужны-то?
— Завтра поеду.
Мать всхрапнула, как лихой конь, мы оба на нее посмотрели.
— Завтра, Вася, первое января, — сказал Юречка. И как бы в подтверждение этому бахнул салют! Я видел его в окне всего мгновение — зеленые и красные искры на фоне абсолютной-абсолютной черноты. Красота, конечно, но я только секунду смотрел. Юречка рухнул под стол, зажал голову руками и взвыл. Я опустился на колени рядом с ним и стал говорить всякое.
— Ну, ну, — говорил я. — Это салют только, ты чего! Не взрывают нигде! Послушай меня! Ты меня слышишь? Это Вася!
Но слышал он что-то там свое, что привез нам из далекой страны вместе с материной дубленкой, моей зажигалкой и магнитофоном, который все равно уже давно сломался.
Проснулся я рано, в своей комнате и прямо на полу. Уж не знаю, как я там оказался. Юречке вот, несмотря на перенесенные волнения, удалось добраться до кровати. Над Юречкиной головой висела фотография: он и его лучший друг, оба в смешных панамках и с калашами, улыбаются на фоне ровного моря песка. Перед ними огромные, неподъемные рюкзаки. У Юречки еще есть две руки, у его друга еще есть голова, и все, в общем-то, хорошо.
Никогда не понимал, зачем Юречке эта фотка в изголовье. Сделана она была что ли за день до того, как им с другом обоим крупно не повезло подорваться на мине (и это большой вопрос, кому не повезло крупнее).
За окном подсыпал снег, я некоторое время просто следил за тем, как путешествуют вниз белые комочки, туда-сюда, сюда-туда — очень увлекательно. Голова раскалывалась, во рту пересохло, но энтузиазма было хоть отбавляй.
Я подумал: и правда, надо ехать в Москву. Я почти не спал, оттого, может быть, казалось, что идея — просто огонь. Только стоило подумать, где достать бабла.
Вот так вот, я не мог встать, мне казалось, что если я вообще пошевелюсь, то выблюю весь скудный остаток своей жалкой жизни, но голова работала вовсю.
Решение пришло быстро. Я долго глядел в окно, казалось, там до самого горизонта, до бесконечности все в этой белой хуете, и идти некуда, но мысленно я свою дорогу уже проложил до самой Москвы, а оттуда — прямиком до рая.
