Глава четвёртая. Идеалы и жизнь.
Находиться в доме, где только что убили человека, — пусть за дело, но таким жестоким способом, — было неприятно, но Волк не мог не дождаться Секретаря, а Блич, к стыду своему, боялся остаться без его защиты.
— Почему ты сразу подумал плохое? Может... он просто помогал ему раздеться? Ну, перебрал парень.
Стерев следы рвоты с губ, Секретарь сотворил дрожащей рукой знамение Света и спросил что он только что видел.
Секретарь тяжело вздохнул и закатил глаза.
— Как мне это развидеть? Как?! В мясо! Просто в мясо! В куски! В мелкие куски!.. Стоп! В мелкие куски? В этом наше спасение! Похожим способом убивает Белый Призрак.
Где-то минут десять бандит и мальчик словно не замечали друг друга. Блич жалостливо смотрел на изуродованную девочку, а Волк глядел в потолок и ковырял ножом пол. Затем сказал, что приближается темнота, и зажёг светильник.
— У меня нет соплей, во всяком случае, сейчас — сказал Блич, выйдя из тени и протягивая руку. — Блич, тот самый пропавший поэт.
Волк пожал плечами и сказал, что всё, чем может помочь, это повторно пригласить в свою банду. Взяв на себя преступления Безжалостного, он будет пользоваться авторитетом с первых же шагов по разбойной тропе, даже дурное впечатление, которое произвёл своими слезами на нескольких бандитов, померкнет перед подвигами великого убийцы. Блич напомнил, что не врёт. Волк сказал, что врать не надо, надо просто не так яростно отрицать.
— Дядей Гулле... А как полное имя?
— Викки! — с ходу набросился он на короля Тропы. — Ты кретин или как? Почему я вижу тебя внутри, а не снаружи, как договаривались? Мало того, что припёрся в дом Смотрителя без приглашения, так ещё и не покинул его до наступления темноты?
Секретарь схватил короля Тропы за грудки.
— Есть причина... мне с детства казалось, что она отсчитывает нам жизнь... Как вестник смерти... Глупо, знаю. Но ничего поделать с собой не могу.
— Ага. А дышал Бий так тяжело от его перегара. А слюну ронял из сочувствия. А засос поставил исключительно из отеческих чувств... Братец, я вначале оглушил Смотрителя. Когда он пришёл в себя, то и не думал ничего отрицать. Был уверен, что это его право. Требовал, чтоб я оставил золото за нападение, и ушёл, не мешал ему, так сказать, внедрять каторжную культуру среди юношей.
