— Я тебя не спасал.
— Как так?
— Я не ушёл бы далеко без еды. Ты для этого хорошо подходил.
И тут Бертом овладела паника. Он наугад выпустил стрелу, развернулся и, забыв об усталости, бросился наутёк со всей прытью, на которую был способен. Он мчался со всех ног, царапался о ветки, что хлестали по щекам, спотыкался о корни. А потом упал на ковёр прошлогодней хвои и уткнулся лицом в мягкий пахучий наст. Он бил себя по голове и проклинал свои трусость и малодушие, грыз себя изнутри. «За что ты меня покарал! — безмолвно кричал Берт неведомым силам. — Какой же я дурак, какой же я никчёмный дурак. Я всех подвёл, я всех предал, я убил друга». Больше всего на свете Берт сейчас хотел оказаться на месте истекающего кровью здоровяка. Но молодой охотник продолжал жить, не имея ни пути, ни цели, ни смысла. Он потерял всё, он погружался в безысходность отчаяния.
Когда вернулся, все смотрели на него, ожидая вестей, но Берт лишь потупил взор. Он подошёл к Эду, присел рядом, а тот хватал его за рукав своей окровавленной гигантской лапой, желая что-то сказать, но слова не шли из порезанной глотки. Алые капли лежали на траве, как знак неизбежного конца.
— Простите, — лепетал Берт, — я подвёл всех.
Здоровяк Эд мотнул головой: видимо, он так не считал, а Берт сидел на коленях, боясь поднять взор и встретить упрёк и проклятье в глазах окружающих. Слышал, как Фалька плакала, уткнув лицо в колени, а Малой… Берт удивился этому, но Малой, будто и не расстроился вовсе.
— Жалко здоровяка, конечно, но был бы я тут, убил бы сволочь, — петушился юнец, — уж я бы не попался на уловки скотины Одди!
Огонь жизни в глазах Эда затухал.
Она открыла глаза. День просачивался в окошко кельи, наполняя унылую комнатушку теплом прогретого воздуха и щебетом птиц. Свалявшийся тряпичный матрас намял бок. Эстрид откинула плед и села на кровать.
— Халла! — позвала она, но никто не ответил. Северянка либо возилась на кухне, либо ушла на охоту.
К тому времени, когда Эстрид имела обычай просыпаться, Халла, не привыкшая залёживаться допоздна, уже трудилась вовсю. Работы было много. Первые дни северянка убиралась во дворе монастыря, стаскивая трупы в кучу за оградой. Эстрид настаивала, чтобы она захоронила их, ибо негоже оставлять без погребения служительниц Хошедара, но та только рукой махнула: такой труд Халла на себя брать не хотела.
Кроме того, закончилась собранная в дорогу еда, и бывшей служанке приходилось проводить дни напролёт в прибрежных камышах, охотясь на уток. Иногда удавалось подстрелить зайца в лесу за монастырским двором, но глубоко в чащу Халла не забредала — помнила о волках-людоедах, которые встретились у ворот в день приезда, да и не хотела надолго бросать без присмотра Эстрид. Остальное время северянка суетилась на кухне.
