— Я не понимаю, — почти шёпотом простонала Эстрид, напуганная таким тоном.
— Именно. Ты не была в рабстве, а если бы и была, в тебе нет гордости, какая есть у свободных племён. Катувелланцы променяли гордость на послушание. Вы — рабы сеньоров. Позволяете себя грабить и отнимать нажитое тяжким трудом, даже мужчины ваши разучились держать в руках оружие и стали пугливы, как крысы. Наш народ совсем другой: каждый — мужчина, женщины, даже малые дети — могут воевать и охотиться, и просто так в обиду себя не дадут. Жалкую жизнь ведёт ваше племя под пятой лордов, жалкую и ничтожную!
Эстрид не нашла, чего ответить. Она с трудом понимала, смысл речи бывшей служанки, да и не было ей дела до подобных вещей. Горе давно затмило мысли, а туманное будущее не давало покоя.
Дорога плавно завернула влево и вскоре вывела к берегу полноводной реки. Лес отступил, начались поля, где уже зеленели первые всходы. Местами поросшая травой тропа, по которой не так часто ездили повозки, серой полосой тянулась вдоль прибрежных зарослей кустарника. Далёкий грай ворон тревожил висящую над просторами тишину.
В поле среди посевов путницы заметили наполовину обглоданную коровью тушу, чёрные падальщики облепили её, раздирая на части.
— В полях никого, — заметила Халла, — что-то тут не так.
Вдали на прибрежной возвышенности показался двухэтажный каменный особняк, рядом располагалось большое огороженное поселение. И тут женщины поняли, что случилось. И частокол, и дома за ним представляли собой груды обугленной древесины, а на стенах особняка виднелись следы копоти, а от его кровли остались только обгоревшие балки. Поражённые картиной царящей разрухи, путницы, открыв рты, смотрели на пожарище, Эстрид даже приподнялась, забыв о травмах.
— Деревня сгорела, — произнесла она.
— Сожгли, — поправила Халла.
— Почему так говоришь?
— Людей нет. Либо убежали, либо их угнали в рабство, либо убили.
— Но кто мог такое сотворить?! — ужас, смешанный с растерянностью, навалился на и без того измученную Эстрид.
— Надо узнать, — Халла стегнула поводьями, лошадь поплелась дальше.
Дорога огибала поселения и вела к монастырю, который находился дальше на берегу. Вблизи обугленные брёвна частокола выглядели ещё страшнее, они торчали вверх скучающей безысходностью, олицетворяя всё самое ужасное, что может постичь человек в этом бренном безмолвии. Эстрид боялась заглянуть сквозь бреши: костлявая бродила там — об этом говорили вороны хриплым карканьем. Халла не стала заезжать в деревню, направила повозку прямиком к Господней обители. Эстрид изо всех сил вглядывалась вдаль в серые стены монастыря, умоляя высшие силы, чтобы он не пострадал, и чтобы с его жителями всё было хорошо. Но чем ближе подъезжали к ветхой каменной ограде, тем яснее становилось, что и монашескую общину беда не обошла стороной: в небе кружили стаи чёрных птиц.
