Неумолимо стройны канелюры
Органного Парфенона,
Пестрят пляски молящихся,
Играют с пчелами в песне их
Амуры
Анакреона.
Но выше и пламенней
Железный скелет с мускулами прессованного бетона
Семидесятиэтажные факелы
Лонг-Эйленда, Чикаго или Бостона
И снующие в колодцах машины,
В колодцах не знавших плесени,
Подымающие крик львиный
Сияющие полярней льдины,
На площадях авеню и скверах предместий.
Когда тени ультрамариновы,
А гребни марины забрызганы апельсином,
Когда мечутся горластые афиши,
Когда всюду протискивается газет петит
И на всякую страсти пищу
Раскрывает пустыней пасть
Волчий аппетит;
Тогда слово взрезывает сутолоки массу,
Как со лба уходящий, безукоризненый пробор,
Тогда свалка слогов низлагает слух
И качается стих над невиданнейшей из флор:
Царственно всем излетающий, худой и чуткий бамбук.
Но, вроде взглядов с набережной Палоса
Провожавших архаический парус
Прищурено много узколучных штор,
У которых стихает шторм.
Есть и ревность за ребрами лаковых жалюзи
И не один крематорий впереди…
