— Дебилы бля. Сгною на Колыме! Обыщите его.
— Дак, обыскали. Пистолет у вас, а ни документов, ни орденов.
Ещё бы, я как понял, что война, то по испанской привычке особисту все сдал, пускай в сейфе запрет, а то гореть или с парашютом прыгать, случиться все может, но документы целыми останутся. Следователь протопал мимо, скрипнул дверью и проорал в коридор:
— Кикнадзе!
— Чэго?
— Тут лётчик без документов, уже обработанный, подписывать начал. Шей его к делу по второй истребительной.
— Как фамилия?
— Хер его знает, документов то нет.
— А спросить?
Подняли, на табурет посадили, смотрю стоит Кикнадзе, карлик злобный.
— Твоё как фамилия?
Мычу, говорить то не могу.
— У него, чего? Челюсть сломана? Это ты его так?
— Нет, таким привезли.
— Ладно, сейчас разберёмся — и как заорёт — Лифшиц!
Появился Лифшиц, первый раз такого еврея вижу — рыжий, здоровый, голубые глаза навыкате, а в них пустота.
— Посмотри, что с ним.
— Челюсть выбита, сейчас вправлю. Голову подержи.
Снимает с себя ремень, вставляет мне в рот, чуть оттянул, что-то щёлкнуло и боль прошла.
— Говорить можешь?
— Вроде могу.
— Фамилия?
— Шестаков.
— Где командир?
— Улетел.
— Куда?
— Мне не докладывал, оставил мне свой самолёт и улетел на У-2.
— К немцам?
— Откуда я знаю?
— С этим все ясно. Лифшиц, доработай его и ко мне в кабинет. Будем делать заговор и шпионаж? Только в чью пользу?
— Кикнадзе, ты совсем дурак? Война с кем? С немцами. Вот и шей немцев.
Заволокли меня в другую комнатушку, пытаются на ноги поставить, а я падаю, нет, стоять я могу, но не хочу. Посадили на пол. Этот Лифшиц спрашивает:
— Подписывать будешь?
Молчу.
— Ладно, как хочешь.
Треснули чем-то по затылку, пока у меня "зайцы" перед глазами бегали, сунули один палец левой руки в дверь, около петель и дверь закрыли. Я опять отключился. Водой отлили.
— Подписывать будешь?
Молчу. На четвёртом пальце сказал, что подпишу. Подписал. Кинули в автозак с надписью "Хлеб" и повезли в Минск, в тюрьму. Сунули в камеру, там одни лётчики, тоже подписавшие. Несколько дней не трогали, потом слышу, с улицы стрельба, надзиратель говорит, что немцы к городу подошли. Нас во двор вывели, а там у стены трупов куча и взвод НКВД с автоматами, стоят, перекуривают. Нам покурить не предложили, тут крики, вопли. Во двор красноармейцы с винтовками вбегают, петлицы ВВС, за ними, при полном генеральском параде, но с ТТ в руках, заходит Паша Рычагов. НКВДешников оттеснили, нас под белы руки и в автобус. На аэродром примчались, а там "Дуглас" стоит, моторы уже прогреты, загрузили и в Москву, в госпиталь. Два месяца провалялся, рёбра поломанные срастались плохо, зубы выбитые заменили железными мостами, а криво сросшиеся пальцы, по новой ломать не дал.
