Хёнрир вздыхает, словно с облегчением, что сказал это. Смотрит ей в глаза, спокойно и прямо. Вот так просто взять и признаться… И невозможно поверить…
— Тебе повезло с сестрой.
— Да, — говорит он. — Очень повезло. Я обязан Хель жизнью. Но виноват я или не виноват, такое может повториться. Так или иначе — дело изначально во мне. Поэтому для тебя опасно находиться рядом. Да, сейчас я куда больше готов и внимателен к тому, что кто-то попытается пролезть в мое сознание, но случиться может всякое.
— Я не боюсь, — в который раз повторяет Эрлин.
Хёнрир усмехается, невесело так.
— Хочешь, я расскажу что-нибудь еще? Что ты хочешь знать?
— Хочешь рассказать мне?
— Наверно, будет проще, если ты будешь знать обо мне все. Если, конечно, ты готова слушать. Проще, если ты сама будешь понимать, с чем имеешь дело.
Это справедливо, куда лучше все понимать.
Но дело не только в этом. Ему хочется поделиться… вот так просто, по-человечески, хоть с кем-то, кто готов его выслушать. Как бы тяжело не было говорить о таких вещах, но еще тяжелее держать все в себе.
— А убить? — спрашивает Эрлин. — Были случаи, чтобы ты… убивал женщину… вот так…
Кажется, что подобные вопросы совсем не задевают его, словно он ждал… или действительно, слишком привык…
— Нет, — говорит Хёнрир. — Ты про Фэй? Ночную лилию? Она жива и здорова, я видел её… впрочем, ей повезло, еще немного, и уже не успели бы спасти. Я слишком расслабился, думал, опасности никакой… Сломал ей руку и несколько ребер… так, что осколки костей прорвали грудь и легкие.
Он говорит спокойно. Только тьма сгущается в его глазах, давняя ноющая боль…
Эрлин могла бы ужаснуться, но…
— Аред ломал мне руки трижды, — говорит она. — Сколько раз ребра — я даже не могу сказать. Он был такой тяжелый, любил со всей силой вдавить меня в кровать или в стену. Рывком… ребра болели всегда. И лицо всегда было разбито. Я, конечно, могла попытаться защитить себя, но у меня не хватало силы. Я боялась его. И я могла сама залечить раны.
Эрлин говорит и понимает, что воспоминания больше не причиняют боли. Это было, но было давно, и такого уже не будет.
Понимает, что она, благородная дочь из Красного Дома, молча терпела все это, думая, что иначе нельзя. А лагерные шлюхи подняли вой… Но вряд ли у них впервые случается такое. Сколько мужчин, которые ведут себя грубо с женщинами, а уж в военном лагере, когда вокруг кровь и сложно держать себя в руках…
Или вой подняли не они? Нилан был там…
