— Я не хотела, — говорит она. — Я думала забыть об этом навсегда. Весь ужас… Думала, можно сбежать от этого. Там, за морем, другая жизнь… но так вышло. Он солдат, и он должен был возвращаться, должен был ехать туда, куда его посылают. Долг слишком много значил для него, больше, чем личное счастье. Но я не могла отпустить его одного. Не могла потерять.
Столько лет…
Шельда знала, что это закончится, люди не живут вечно… так долго они не живут. Она давно уже выглядела как дочь рядом с ним, едва ли не внучка. Последнее время ему было неловко обнимать ее на людях, косо смотрели. Впрочем, в свои девяноста три — он оставался все еще высоким, крепким мужчиной, который все так же уверенно держал оружие в руках, который сражался на стенах наравне с молодыми. Он был рядом с ней. Но он человек, а люди не вечны…
За эти годы она так привыкла к нему, и теперь совсем не представляет, как жить без него.
— Я так ненавидела тебя, — говорит Шельда. — Ты убил человека, который был мне так дорог, которого я любила. Часть меня умерла вместе с ним. Сердце разорвалось на части. Я хотела твоей смерти. Хотела справедливости.
— Почему не убила?
Шельда долго молчит. Тихий шорох платья… мнет пальцами? Не может решиться?
— Сначала я была уверена, что ты умрешь, — говорит она. — Когда я оставила тебя там, в Красной Пади, ты едва дышал, истекал кровью, все кости переломаны едва ли не в кашу. Хёнрир, я была уверена, что выжить невозможно. У тебя больше не осталось силы, ты не мог… А добить тебя, значило бы дать быструю смерть…
Хёнрир улыбается.
— Добрая девочка, — говорит он.
— Ты убил моего мужа! Лучшего из всех людей, которого я знала… Я…
— Шельда, подожди, — он морщится, поднимает ладонь, останавливая ее. — Я вовсе не осуждаю тебя. Я отлично понимаю, как тяжело терять близких и как сильно можно ненавидеть убийцу. Это нормально — желать мучительной смерти своему врагу. Не выжить, если оставлять зло безнаказанным. Но дело не в том… Прости, но когда такие, как ты, говорите о мире, любви, справедливости, о том, как ужасны твари, как недопустимо проливать кровь, как насилие категорически неприемлемо… о том, какие вы светлые и ранимые люди… Но все это ровно до тех пор, пока насилие не касается вас самих. И тогда сразу: «добить, значит подарить легкую смерть». Слушая тебя, я слышу Свельга, он поет об этом всю свою жизнь.
— Теперь ты будешь ненавидеть меня?
— Я? Зачем? — Хёнрир удивляется. — Я сделал то, что сделал и поплатился за это, вполне закономерно. Кровь за кровь. Я не собираюсь оправдываться и, вернись все назад, поступил бы так же. И ты все сделала так, как должна. Но… ты меня бросила. И как же я выжил?
