Да что он себе позволяет?! На меня никто никогда не орал и тем более не хамил!
Папе для «сурового казацкого воспитания» сыновей хватало, вот прям более, чем, сверстники — тоже понятно, не рисковали. В основном из-за братьев, конечно, и отца, чего уж там. Но я, если честно и сама могла за себя постоять. И, хоть мама пробовала мой боевой дух ломать и вообще, воспитывать «как девочку», вынуждена была с отцом соглашаться.
— Пока учится хорошо и учителям не хамит, пусть ведёт себя, как хочет, — безапелляционно заявил как-то папа на семейном суде, пардон, совете. — А то, что Зайцеву синяков наставила, так мне не хватало ещё в детские разборки лезть. Сегодня дерутся, завтра целуются. А я дураком выглядеть не хочу.
— Ещё не хватало! С Зайцевым целоваться! — запоздало возмутилась я.
— Ша, молекула! — цыкнул на меня папа, а потом подмигнул и добавил: — Всё море наше!
— Вот ты всегда ей потакаешь, — покачала головой мама, хотя она вообще-то с отцом не спорила, при нас по-крайней мере, просто тогда сильно из-за тети Иры, мамы того самого «Зайцева» и своей лучшей подруги по совместительству, расстроилась. — А ты посмотри, во что дочь превратилась! Вытянулась, меня уже догнала, худющая, вся в синяках и ссадинах. Не девочка, а бродячий котёнок.
— Инна, включи логику, — миролюбиво посоветовал папа. — То, что вытянулась, это хорошо, в нас пошла, в Богаевских! А что сорванцом растёт, пусть её. Ну скучно ей с девчонками! А с пацанами (имелось ввиду, конечно, с братьями) и веселей, и безопасней. И за себя постоять умеет.
— Другие девочки платьям радуются, — не унималась мама. — А Майе маску с ластами подавай! И скутер!
— Одобряю! — хлопнул ладонью по столу папа. Не успела я обрадоваться, как коварно добавил: — Но и платье тоже купи. Самое дорогое. Под мою премию. Чтоб все эти, — он растопырил пальцы и поморщился, — рюши эти ваши там, ага. И рукава чтоб фонариком!
— Папа! — на этот раз о-очень искренне возмутилась я. — Ну какие ещё фонарики!
— Ладно, ладно, — буркнул папа, усмехаясь в усы. — Давайте, что ли, чай пить.
И мама притихла, загадочно улыбаясь. Просто то, что папа не понаслышке знал о «рюшах» и «рукавах фонариком», на чём, собственно, его познания касаемо женской моды и заканчивались, очень просто объяснялось. А именно — маминым свадебным платьем, которое до сих пор любовно хранилось, присыпанное надеждой, что «когда-нибудь и Майя его наденет», в шкафу. Я, понятно, в этом сомнительном во всех отношениях действе участвовать не собиралась, а вот историю о том, как маме хотелось тех самых «рюш» и «фонариков», и папа, чтобы достать то самое, необходимое, задействовал все свои связи и таки нашёл то самое платье («гэдээровское!» — гордо заявляла мама) буквально перед самым посещением ЗАГСа, слушала с удовольствием.
