— Господи, — стону обреченно, — неужто два бокала вина могут вызвать такое похмелье?
Сглатываю слюну и понимаю, что у меня сушняк.
— Черт, — откидываюсь обратно на подушки и с силой разлепляю глаза. Свет режет по воспаленной радужке, будто острым лезвием.
— Твою мать, — перекатываюсь на бок и прячу голову под подушкой, вспоминая, что в моей квартире имеется от похмелья.
Неосмотрительно придавливаю разбухшую грудь и морщусь от боли — вчера так и не сцедила молоко. Слизняком сползаю с постели. Надо расхаживаться, а то я так все вспышки прозеваю, сегодня нужно столько всего сделать, ведь поход к питерским адвокатам так ничего и не дал. Захожу в кухню и замираю от изумления. Мелкими шажками подхожу к цветочному произведению искусства, и тут же в голове вспышкой всплывают отдельными кадрами мои вчерашние похождения. Боже мой! Какая стыдоба! Я чуть не занялась любовью с парнем, которого знаю совсем ничего. Моему возмущению своим же поведением не было предела. Что он теперь обо мне подумает? Я же висла на нем, как … Боже! Это невыносимо. Стыд затапливает меня с головой. И хорошо, что если я Данила больше не встречу. Рассматриваю букет со всех сторон и не понимаю, за что удостоилась такого внимания? Ведь между нами ничего не было… по крайней мере, я ничего не помню — мой организм точно подсказал бы, что его хозяйка вчера потеряла голову и совершила безумный поступок. Белый квадратик, отороченный позолоченной рамочкой, увидела не стразу. В груди предательски екнуло, когда выуживала его из букета.
Открывая конвертик, задержала дыхание, и прежде чем взглянуть на текст, сильно зажмурила глаза, а потом открыла и …
«ПРОСТИ!»
Что?
Только одно слово, написанное размашистым почерком. Прости? Рука непроизвольно потянулась к низу живота, а грудь, налившуюся молоком, начало ломить.
Неужели…
Откидываю открытку от себя и несусь в ванну, словно ополоумев. Не могу поверить, что у нас вчера был секс. Пытаюсь вспомнить, но в мозг словно вонзаются острые игры. Скидываю блузку и трусики — и новая вспышка… боже, боже… нет… нет. Чувства настолько остры, что почти физически ощущаю вчерашние ласки парня. Изнывающее, жаждущее мужских рук тело ломит и пылает в агонии.
Становлюсь под душ и включаю холодную воду, и меня пробирает озноб. Что же я наделала? Как? Как могла такое допустить? Дура. Дура. Переключаю воду, и мурашки, покрывшие кожу, согреваясь, сползают к ступням. Беру мочалку и выливаю на нее полтюбика геля. Тру с такой силой, что проступают на светлой коже мгновенно красные следы. Закусываю губу и нервно всхлипываю. Вот они — непрошенные слезы. Они катятся по щекам, смешиваясь с тугими струями, омывающими мое тело.
