— Целый гардероб, гребтвоюмать, — рычит она, — ну неужели нельзя взять самое необходимое?
— У всех необходимое разное, давай, бери, там еще две на подходе, так что некогда лясы разводить, — Люда ставит вещи радом с изголовьем свободной кровати и берется за края простыни над головой девушки, а вторая — за края простыни в ногах.
— Раз, два… взяли, — секунда… и девушка уже лежит на высокой кушетке-кровати.
Медсестры засуетились. Когда каталку вывезли из палаты, медсестра еще раз оглядела нас и уже хотела закрыть дверь…
— А вы не подскажете, когда будет обход? — успела задать волнующий меня вопрос.
— Часа через два, может чуть раньше, там две срочные операции, так что девочки… придется подождать, — и захлопнула дверь.
— Ох, Дашка, ложись пока, отдохни… — проворчала Ульяна и закопошилась на кровати.
— Да не могу, Уля, я все-таки в туалет схожу, — поднимаюсь и, проходя мимо новенькой девушки, останавливаюсь.
— Как ты? — вижу по ее лицу, что она еще совсем юная, на первый взгляд ей даже двадцати нет.
— Не чувствую ног, — еле шевелит языком… и блуждающий взгляд пытается сфокусироваться на мне.
— Ничего, ты не волнуйся. Поспи немного, так у всех, ноги чуть попозже отойдут.
— Спасибо, — пролепетала она и прикрыла глаза.
Господи, отчего нам детки так трудно достаются?
* * *
— Даш, у тебя телефон звонил, — сонно бормочет Ульяна, когда я вернулась в палату.
— Спасибо, — шепотом отвечаю.
Беру телефон. Мама. Понятное дело, кто же еще. Глубокий вдох и такой же выдох. Набираю номер и отхожу к окну, чтобы не мешать девочкам.
— Даша, доченька, ну как ты там? — мама сразу берет трубку и тут же устраивает допрос.
— Мам, да все хорошо, привет, — здороваюсь с ней приглушенно.
— Доченька, мы так волнуемся, а ты не звонишь, — в голосе — море волнения, и струнки моей души дрогнули.
— Мам.
— Даша, — мама всхлипывает в трубку, — ты прости меня старую дуру, я столько тебе наговорила и так себя глупо вела… — снова всхлип, и я чувствую, что у меня самой по щекам тонкими горячими дорожками слезы текут.
— Мам, ну прекрати ты, мне плакать нельзя, шов больно… — отвечаю осипшим вмиг голосом.
— Дашечка, прости…
— Дай трубку… — слышу папин голос, и мои губы трогает улыбка, — Даша, здравствуй, дочка.
— Привет, пап, — хлюпаю в трубку.
— Ох и мать, развела воду, дома нельзя как будто было поговорить. Так, прекрати сопли распускать дочь, — его наигранно строгий голос греет душу, и тепло разливается от него по всему телу.
