— Нет во мне стыда за содеянное, Мезеня, — вскинув голову, произнесла Цветана. — Из-за тебя все! Твоя мать сговаривалась еще когда с моими родителями, а ты из-за Песков девку привез! Во мне ты должен был отразиться, а не в ней. Мезенюшка, люб ты мне был всегда, да вот как разошлись наши дороги, — она горько усмехнулась. — Нет у нас будущего, но и у вас его не будет!
Молча слушали все Цветану, каждый со своими мыслями, всем было жаль глупую девчонку, но оставить безнаказанным грех убийства, не важно кого, не из обороны, а из мести, карался строго и оправдывать проступок вожак не собирался.
— Завтра на заре покинешь стаю. Возьмешь с собой, что сможешь унесть. Обратной дороги тебе не будет, Цветана. Ты сама выбрала путь, — Мезеня не повысил голоса, не выразил злобы на лице, просто высказал неоспоримый факт.
Пока по поселению быстрым ветром летела новость про преступление Цветаны, вызывая различные пересуды между волками, Мара с Купавой старались вырвать из лап смерти Зейду. Девушка пока не приходила в сознание, а две немолодые женщины старались промыть ей рану изнутри почище, где был кол. Края раны пришлось обрезать, и она молились богам, чтобы невестка оставалась в бессознательном состоянии.
После сурового приговора Цветане, Зуб и Шмель пошли по домам, а Мезеня же осторожно вошел в баню, где колдовали над женой лекарки. Вид распростертого смуглого тела на залитой алой кровью простыне, болью отозвался в его сердце, что он едва не застонал. Вновь вспомнилась страшная картина на дне медвежьей ямы, ярость охватила его мысли. Невероятными усилиями он постарался успокоиться, иначе, сейчас бы рванул в дом к Цветане и она не ушла бы живой, а нельзя: приговор он ей уже вынес. Пусть по его разумению мягкий, ведь жена, хоть и опасно ранена, но жива… пока жива. Неизвестно, чем обернется для нее эта рана. Пусть останется даже хромой, он все одно будет ее любить и лелеять.
Мара видела горе сына, чувствовала его состояние, только отвлекаться было некогда. Даже говорить с ним не хватало времени. Промыв страшную рану, она наложила мазь на оба выхода сквозного отверстия, и только потом туго перевязали белыми тряпичными бинтами. Обмыли окровавленное тело невестки от грязи, насухо аккуратно протерли, облачили в чистую рубашку. Уставшая Мара тихо произнесла сыну:
— Можешь отнести жену на кровать.
Мезеня бережно поднял почти невесомое тело Зейды и понес в дом. Голова с черными косами запрокинулась назад, тонкие руки едва не разлетелись в стороны, но он крепко держал ее на сильных руках и так же бережно положил на постель. Зейда застонала, но не пошевелилась.
