Чёрное.
— Наши медики в данный момент изыскивают методы…
Серый день.
— Вы не могли бы рассказать нам…
— Нет.
— А если…
— Нет.
— Но вы же даже не слушаете меня!
— Нет.
Красное и чёрное.
Агония. Мародеры. Погромы. Озверевшие от предчувствия смерти солдаты.
Днем, казалось, земля отдавала водкой, ночью, в свете костров, она уже пахла кровью.
Потом всё стало бесполезным. Солдат вывели. Город закрыли. Кто мог — уехал.
Кто-то не мог.
Уцелевшие киевцы затаились под городом, голодные, озлобленные.
И нужно было как-то жить, потому что для неё другого города не было.
Свет пока ещё горит. Телевизор, правда, сломался. А радио работает.
Свежих газет бы… Почту, наверно, уже привезли, но идти за ней страшно.
Лёша вчера принёс большую пачку сухарей. Он раньше никогда ничего не приносил. И у нее сразу затеплилась надежда, что он всё же понимает её. Понимает, как страшно ей идти за продуктами. Но идти нужно. И Лёша, даже если поймёт, пойти не сможет, его просто не впустят.
И Лариса решилась.
Хорошо бы с Веркой, но Верки опять нет…
Лариса шла, прижимаясь к домам, заглядывая в подворотни. Говорят, не ходят они днем. Да мало ли, что говорят.
«Ничего. Я же знаю, чувствую, что со мной не может ничего случиться. Нужно только идти прямо. Сначала цель — вот до этого столба. Пока я иду по прямой, всё будет хорошо. Главное — не сходить с тротуара. И с прямой — ни шагу. И смотреть на столб. И по сторонам».
Показалось серое одноэтажное здание. Стеклянные братья этой кирпичной коробки все там, в кучах мусора и битого стекла.
Лариса постучала в зарешеченное окно.
— Лена, открой, это я.
Оглянулась по сторонам.
Одни двери, другие. И вот она в магазине. Прилавок — баррикада. За него так просто не попадешь. За прилавком неухоженная, испитая старуха — Леночка Ивлева. Она рада Ларисе до слёз.
— Давно привозили?
— Со вчера. Хлеб черствый. Да ты всё равно бери, когда привезут еще. У меня печенье осталось. Дать? Ты постой маленько. Как ты? Лёша — как?
«Лёша» продавщица произнесла с таким теплом, что Лариса не смогла не ответить. Она рассказала про сухари, про то, как страшно стало ей по ночам. Слезы сами вливались в голос, но после этих слез — много легче.
Наконец, она, озираясь, вышла. Тяжело нагруженной ей казалось, что обратно идти еще страшнее.
Лариса почти добралась до дома, когда прямо из-под наваленных бетонных труб на неё выскочило что-то, пронеслось было мимо, но остановилось, крикнуло и помахало рукой.
Старушонка. Старушонка в пестрой юбке с узлом в руках.
