Анька пала.
И «бехеровка» полилась в ее глотку как расплавленный свинец — грешнику.
— Испанский стыд, — пропитым бомжацким голосом хрипела несчастная Анька из-под подушек, вспоминая свой жаркий танец на столе, разнузданное веселье и чьи-то невероятной красоты серые глаза напротив своих. Правда, тут память точно могла ее подвести, ибо «Бехеровка» дала нехилый крен и шторм как у Айвазовского на полотнах, а так же перекос в эстетическом восприятии. Глаза могли быть на самом деле средней паршивости, но на тот момент Аньке показалось, что ничего красивее она в жизни своей не видела.
Она свалилась на колени к обладателю этих серых глаз, лицом к лицу, и, кажется, он вынужден был придержать ее за талию, не то Анька пала бы к его ногам, и отнюдь не от разбушевавшегося в ее душе восхищения. Хотя и от восхищения тоже.
С изумлением глядя незнакомому мужчине в невозмутимое, поистине арийское лицо, Анька подумала — вот бывают же на свете такие, хоть бы одного вживую увидеть. То ли от одиночества, то ли от душевной широты, то ли благодаря винным парам, возносящим ее дух едва ли не на Парнас, Анька вдруг решила быть поэтичной и сделать комплимент мужчине, который, как ей почему-то показалось, заскучал.
— Милый, — прощебетала она своим нежным, чистым голоском, игриво проведя наманикюренным пальчиком по небритой арийской щеке, — господи, тебя что, выгнали с Олимпа? Не переживай, это они от зависти, милый!
Ни один мускул не дрогнул на лице арийца, и Анька тотчас в нем разочаровалась. «Бехеровка» зажигала в голове Аньки фестивальные огни и требовала всеобщей любви, а ариец был так неподвижен и холоден, что Анька почувствовала легкое протрезвение от его ледяного взгляда.
— Из Финляндии, — разомкнув свои каменно-твердые губы, произнес ариец. — Не с Олимпа — из Финляндии.
Финнов — даже красивых, — Анька за их неторопливость и общую моральную скучность не любила, и это сию минуту выписалось на ее лице. Улыбка сползла с него, сменившись гримасой откровенного ужаса, и Анька рванула с его колен с бесхитростным «ну нахер!» с такой скоростью, будто упомянутый финн пытался взять ее в плен и расстрелять по приказу Вермахта.
Но впереди ее ждал мерзавец с «Бехеровкой» наперевес, и выбор был невелик: либо красивый, но финн, либо веселый, но дьявол. И Анька, рассудив довольно трезво для мертвецки пьяной, выбрала финна.
— Изыди! — рявкнула она весельчаку с «Бехеровкой». Выпад в его сторону был такой яростный, что она не удержалась на ногах, упала обратно на колени к финну, и тот снова вынужден был ее крепко держать, чтобы Анька не скатилась на пол.
