Скверик слегка закружился, и я на секунду задержала в груди воздух, пытаясь избавиться от накатившей вдруг тошноты.
— Эй, ты в порядке?.. — Юлька испуганно вскочила со скамейки и, вглядываясь мне в лицо, потрогала лоб. Потом опустила взгляд на мои ноги — в сидячем положении куртка раскрылась и стало видно, что у меня под юбкой. — Господи! Ты что — в чулках, ненормальная? Ты же заболеешь! Если уже не заболела…
— Юль, погоди… — я нетерпеливо откинула ее руку, пытаясь понять бледнею я или горю лихорадочным жаром. — К-какие доказательства? Он же не приставал ни к кому…
Упс. Опомнившись, я плотно закрыла рот.
— А ты откуда знаешь, что не приставал? — прищурившись, с подозрительным блеском в глазах, Юлька встала напротив меня, руки в боки.
Я закрыла глаза — с одной стороны, чтобы спрятаться от ее требовательного взгляда, а с другой — невольно пытаясь уйти в себя, разобраться… понять, почему я так уверена в нем. Почему думаю, что он… «не приставал». Что не наврал мне про Грачёву… Откуда я знаю? Ведь мог, мог наврать… Кто ж о такой мерзости правду говорит…
Ко мне ведь он… пристает. То есть, приставал. Заставил тогда раздеться, и вот, сегодня на лекции — ноги прямо на уроке заставил раздвигать.
А что если я и в самом деле не одна такая…
— Катюх, ты что-то скрываешь от меня? — продолжала допытываться Юлька.
Я открыла глаза и твердо ответила.
— Ничего. Просто не верится, что он… так себя ведет.
К счастью, в этот момент у нее зазвонил мобильник, и мне не пришлось придумывать причины своей весьма странной реакции на эту новость — подумаешь, какого-то препода собираются обвинить в домогательствах. Тем более того, кто меня завалил в прошлом семестре. Наоборот, радоваться должна.
* * *
Тревожные мысли не оставляли меня весь день. И следующий. До такой степени не оставляли, что, если бы я знала его номер (связывался-то он со мной по блокированному телефону!), то, наверное, позвонила бы — предупредила.
Зачем — учитывая его со мной обращение? Сама не знаю.
Быть может вместо меня решало банальное чувство собственничества и нежелание воспринимать информацию, что я — такая же, как целая череда других. Что я — очередная жертва, а не… единственная — та самая, главная для него жертва. Ради которой идут на риск, плюют на условности, законы и карьеру.
Мне хотелось, чтобы он как-нибудь раз и навсегда доказал мне, что это неправда. Что никакой Грачёвой и других не было и быть не могло…
А может, просто жалко его стало.
