Его Высочество Ректор - Лючия фон Беренготт

— Лика! Ты совсем сдурела?! Я всю дорогу думала, ты шутишь… А ну-ка убрала эту штуку куда подальше!

Вот ведь зануда! Я вздохнула и убрала баллончик с краской обратно в рюкзак.

У Ксюхи Кузнецовой, моей соседки по комнате и наследницы империи автозаправок, был один существенный минус. Она была страшной трусихой и не желала ввязываться ни в какие приключения, от слова совсем. Согласитесь, что, когда вам восемнадцать, и у вашей семьи достаточно денег, чтобы отправить вас учиться в один из самых престижных колледжей-пансионатов Великобритании, такая подруга очень скоро перестает быть подругой и становится скучным довеском к вашему существованию — жандармом и непрошенном ангелом-хранителем одновременно.

Милая, послушная девочка, Ксения исправно грызла кремень науки — вместо того, чтобы, как все нормальные люди, тусоваться, прогуливать и приползать в общежитие под утро, карабкаясь в свою комнату через окно по стволу ползучей ивы. Как вы, наверное, уже догадались, последним исправно занималась я.

И, конечно же, идея закрасить дверь кабинета ректора по дисциплине ярко красной краской принадлежала мне — в отместку за то, что посмел обозвать наш «русский» корпус улицей красных фонарей. Под названием «русский» корпус обычно имели в виду восточное крыло общежития, где по собственному желанию кучковались девочки из состоятельных московских и питерских семей.

Никакого борделя у нас, само собой, не было, но пошуметь могли изрядно — особенно после сессий. Пару раз тайком протаскивали мальчиков из соседнего пансионата, устраивали дискотеку. Делов-то. «Англичанки» нас недолюбливали, жаловались ректору, который в свободное от придирок время учил нас истории средних веков. На одной из последних лекций эта сволочь прям так и сказала — устроили, мол, улицу красных фонарей в престижном заведении. И морду скривил так презрительно, будто лорд какой…

Выглядел этот гаденыш и впрямь как недобитый большевиками аристократ. Породистое, вытянутое лицо, прямой нос с вечно подрагивающими ноздрями — будто он постоянно к чему-то принюхивался — тонкие, презрительно изогнутые губы. Добавьте к этому рост за метр девяносто, зачесанные назад черные волосы, пытающиеся просверлить в вас дырку глаза — и будете иметь полный портрет нашего ректора по дисциплине, доктора наук, профессора Николаса М. Кронвиля, которого мы все лаково называем Никки. Разумеется, когда не восклицаем «ну и урод этот Кронвиль!» и не рычим «вот ведь козел этот Кронвиль!».