Тяжело дыша, отвернулся, вытащил что-то из заднего кармана брюк.
Почему он не поцеловал меня в губы? — подумала вдруг я, не в состоянии оторвать взгляда от его рта.
А потому, что все это было ложью — стало понятно спустя мгновение, когда он поднял и показал мне свой собственный мобильник, с изображенным во весь экран, пульсирующим микрофоном.
— Спасибо, детка, мне тоже понравилось, — машинально облизнув губы, сказал Виктор Алексеевич и нажал красную кнопку «стоп» под картинкой микрофона.
— Что это? Что вы… сейчас сделали?
Вопрос был совершенно идиотским, потому что, конечно же я отлично поняла, что все это означает.
Он записал мои стоны, «даканья» и «пожалуйста» на телефон — так же, как я собиралась записать его приставания ко мне. Зачем? Это было уже не важно. Мне хотелось одного — найти где-нибудь под плинтусом мою растоптанную девичью честь, оправить юбку и бежать отсюда.
Но вместо этого я почему-то сползла на пол и обхватила себя руками.
Все было слишком невероятно, слишком омерзительно, чтобы куда-то бежать. Да и куда? От себя ведь не убежишь… И от записи, на которой я позорнейшим образом умоляю своего препода продолжать меня тискать, вместо того, чтобы дать ему коленом в пах, тоже не убежишь.
— Идем, обсудим, — будничным голосом сказал Знаменский, сунул телефон в карман и, не дожидаясь, ушел куда-то за перегородку.
Постепенно, собрав себя по кусочкам, я все же смогла встать.
Но как стыдно… Господи, как стыдно… А как в глаза ему теперь смотреть?
Ведь он прав — я не просто пришла, чтобы записать его приставания, если таковые будут иметь место. Я хотела, чтобы они были — эти приставания.
— Садись… — коротко приказал Знаменский.
От его голоса я дернулась и подняла глаза.
Развалившись в широком кресле перед столом из дорогого, темного дуба, Виктор Алексеевич прохаживался по мне откровенно оценивающим взглядом.
На все еще неустойчивых ногах, я подошла и села, куда он указывал — в узенькое кресло для посетителей, прямо напротив него.
Он будто специально разделил нас этим массивным предметом, подумалось вдруг мне — перечеркивая все, что между нами только что произошло.
— Ну, рассказывай — кто тебе наплел, что я собираюсь тебя совратить?
Я покусала губу.
— А вы… не собирались?
Он немного подумал и пожал плечом.
— Какая теперь разница? Ты отбила у меня всякое желание этой своей мелкой гадостью…
Я чуть не задохнулась от обиды.
— Моей?! Моей гадостью? А заваливать студенток по основному предмету и потом шантажировать — не гадость? Лишать стипендии, когда и так жрать нечего — не гадость? Вы вообще пробовали спать с женщинами, не принуждая их? Попробуйте — может, понравится!
