Добрая весть. Повесть о Ювеналии Мельникове | страница 8



— Господа, о чем, собственно, мы спорим? — Из угла гостиной, где стоял рояль, вышел стройный молодой человек в студенческой форме; свет от лампы под белым абажуром упал на его лицо. — Мы — неофиты воли, в состоянии войны с царизмом, а в войне возможны все без исключения способы борьбы с врагом. Я не говорю — цель оправдывает средства, но, думаю, никто из присутствующих не будет твердить о недозволенности тех или других способов борьбы с царизмом. — Что-то знакомое показалось Ювеналию и в голосе оратора, и в его фигуре, будто давно знал он этого человека. — Ни политические взгляды, ни различие в способах ведения этой священной войны не должны мешать нам дружными, тесными рядами штурмовать твердыню царской империи. А когда наступит настоящий день, когда мертвый штиль режима Победоносцева всколыхнет народная буря, мы, наисознательнейшие сыны народа…

Мельников поднялся и пошел к окну: по всему видать, студент любит толочь воду в ступе и остановится не скоро. Мимоходом положил руку на плечо Чорбе. Тот радостно улыбнулся в ответ и пошел следом.

— Боюсь, что эмансипированные панночки одуреют от пролетарского табака, — сказал Ювеналий, свертывая цигарку. — Не Романом ли зовут соловушку, что заливается сейчас?

— Роман Данчич. Из кружка заговорщиков…

— Я-то думаю — знакомое лицо. А он наш, ромненский. Я с ним в реальном учился. А что, в Киеве и заговорщики есть?

— Довольно большая хорошо законспирированная организация. Спаянные железной дисциплиной, заговорщики терпеливо ждут общенародного восстания, которое они будто бы должны возглавить. Программа — теоретическая подготовка и самовоспитание для будущей работы. Статуты тайных обществ — масонов, карбонариев… Рассчитанный на долгие годы динамический подкоп под царизм — так они сами говорят.

— Рабочим, надеюсь, они этими заговорами и подкопами голов не морочат?

— Нет, в кружке одни студенты и гимназисты старших классов. Часть своих людей они содержат на средства кружка. Данчич, кажется, тоже из иждивенцев.

…Романа Данчича он знал. Слишком хорошо знал, по крайней мере тогда, когда они бегали в классы ромненского училища. У Романа была слава парнишки хвастливого, но слабосильного. Впрочем, не только хвастливого. Случилась с ним, Данчичем, история, которую он, наверно, хотел бы забыть и никогда не вспоминать. Товарищи по классу считали Романа доносчиком, ябедником и часто, загнав его в угол, колотили. Ювеналий не любил, когда обижали слабых. Не раз он заступался за Романа, однако скоро ему самому представился случай убедиться, что Данчич действительно выдает учителям их ученические секреты. Неписаные законы училища требовали жестокого наказания доносчиков. Как-то Ювеналий возвращался после уроков домой тропинкой вдоль Роменки. Вдруг услышал за орешником приглушенный крик. Он осторожно раздвинул кусты. На солнечной полянке одноклассники расправлялись с Романом Данчичем. Ему связали за спиной руки, с ветки уже свисала петля. Мельников появился вовремя. Товарищеский суд приговорил Данчича к смерти. Возможно, в последнюю минуту реалисты и опомнились бы, но ненависть к ябеднику была так единодушна, что все могло закончиться весьма печально. Роман, должно быть, понял это: лицо его было мелово-бледным, он дрожал. Ювеналий подождал, пока ябеднику накинут на шею петлю, чтобы это стало ему наукой на всю жизнь, и лишь тогда вышел из кустов и освободил пленника. Видно, Данчичу экзекуция хорошо запомнилась: с тех пор он перестал бегать в учительскую и перешептываться с господином надзирателем, наоборот, теперь он льнул к одноклассникам, особенно к Ювеналию. С нового учебного года родители перевели его в киевскую гимназию.