— Фразеология, конечно, там социал-демократическая…
— Только бы найти дорогу к рабочим, а рабочие пойдут за нами, марксистами, отбросив лозунг «от моря до моря»…
— Представляю, какие тогда будут физиономии у пропагандистов! — засмеялся Эйдельман, протягивая руку Мельникову. — Желаю и вам и нам успеха. Думаю, будем работать вместе!
Ювеналий нашел было заработок — согласился возить уголь в небольшую пекарню, которая, словно ласточкино гнездо, прилепилась под подольской кручей. Телегам негде было развернуться, и возчики вываливали из них груз у ворот в вязкое месиво из глины, мокрого снега и льда. Ювеналий попросил у хозяина старых досок, настлал через грязный двор мостки и три дня таскал по ним тачку, оборвав себе руки. Нанялся он на хозяйских харчах и обедал вместе с булочниками в подвале. Борщ был постный, зато хлеб свежий и сытный, и его можно было есть вволю. Хотя и тяжело было работать, но впервые за последние недели у Ювеналия не сосало под ложечкой. Неестественно бледные от муки, въевшейся в кожу, лица пекарей, лихорадочно горящие глаза, худые согбенные фигуры, едва прикрытые истлевшими от пота лохмотьями, голый дощатый стол, тяжелый запах влажных стен, кислого теста и пота — какой разительный контраст являло все это с салоном Маньковских!
Мир сузился до шатких мокрых досок, по которым с пронзительным визгом и скрежетом катилось под удушливым, словно из войлока, небом колесо доверху нагруженной тележки. Серая мгла висела над Подолом — промозглый туман, перемешанный с печным дымом и чадом; туман, сползавший раскисшими болотистыми улочками вниз к Днепру. Едкая морось увлажняла одежду, набивалась в легкие, и Ювеналий ночи напролет метался, задыхаясь от тяжелого, разрывающего грудь кашля.
На четвертый или пятый день Мельников подгреб вместе с ледяной кашей последние куски угля; день только перевалил на вторую половину, но Ювеналий не радовался серому призрачному свету. До сих пор он кончал работу почти в темноте, в такой час ему, уставшему до предела, едва было добраться домой. Сегодня он нарочно долго чистил тачку и курил с булочниками. Вот ведь смешно: взрослый человек — и не может справиться со своими чувствами. Хозяин пекарни расплатился и еще протянул Ювеналию теплую белую буханку. Ювеналий поплелся к воротам, твердо сказав себе, что сейчас поднимется по Андреевскому спуску к старому Киеву, а там Владимирской горкой — к себе на Жилянскую. Это был привычный ежедневный маршрут с тех пор, как ой подрабатывал на Подоле.
