На пажити Богоматери. Монахиня Алипия (Авдеева) | страница 7



На ночь ложились на кроватке на узелках с крупой, при этом Матушка говорила: «Ты под голову побольше узелков положи, повыше чтобы было». Легли отдыхать на ночь. А я подумала: «Хотя бы мне и в той жизни было так, как сейчас». Матушка зовет меня: «Марфа, ты спишь?» «Нет, отвечаю. Не сплю». «Неужели тебе так хорошо, что ты просишь?» «Если бы Вы знали, как мне с Вами хорошо» — отвечаю.

О. Анатолий спрашивает у матушки: «А с кем Вы живете?» «Это не моя келия, а Марфина» — ответила старица. Все мне Матушка доверяла. Во всем я у нее хозяйкой была. Но страшны люди завистливые. Все видела Матушка и мне говорила: «Уступи им, чтоб не съели». И при всех стала меня прогонять: «Уходи, уходи, иди домой». Иду, плачу. Целый месяц не ходила к ней, а когда стала просить прощения: «А ты мне ничего не сделала», показала, что буду я гонимой.

Заболела Матушка зимой. Несла от колодца воду, упала, облилась водой и лежала без сознания. Сколько лежала, неизвестно. Увидел ее Николай, поднял на руки, принес в домик, укутал, натопил печку, стал за ней ухаживать, за мной послал. Началось двухстороннее воспаление легких, температура 40, вся горит, лежит без движения. Я протирала ее уксусом, и ей становилось легче, жар спадал, и она понемногу могла принимать пищу. Лекарств никаких не принимала. Так проболела Матушка 5 лет. Куда только духовные чада не писали, куда за нее не подавали: молились о ее исцелении и у Гроба Господня, и на Афоне, во всех монастырях нашей страны и во всех церквях Киева и области. Но заметного улучшения ее здоровья не было видно, старица таяла на глазах, как свеча догорала в ней жизнь. Как и прежде, приходили к ее порогу люди узнать о ее состоянии и с тихой слезой уезжали по домам, неся в сердце молитву о ее здоровье. Измученная долгой и тяжелой болезнью, совершенно высохшая, без пищи, питья и движения лежала она последних 17 дней. Двери келий были открыты, и кто приезжал подходил проститься со старицей. На 18-й день лицо Матушки стало светлеть, на щеках появился румянец, она открыла глаза, на губах дрогнула улыбка, и она впервые за долгое время попросила есть. Съела несколько ложек молочной каши и, едва слышно, проговорила: «Ради людей я вымолил себе продление». С этого времени стала медленно поправляться. Дежурившие при ней чада старались не пускать к ней посетителей, оберегая ее покой. Но эта опека ее тяготила, она знала свое предназначение на земле. Через открытые двери слышала голоса пришедших и кричала: «Пусти ее, ей надо!».