– Голова моя, песня теперь твоя. Пой, как пожелаешь. Только можно ли о богах говорить неправду?
– Я Змеиный Язык, Плохой Скальд. Мне – можно. Ты вот знаешь "Сагу об Эгиле", а я ваши поговорки. Так что ложись-ка ты спать, Садко сын Годинович, торговый гость новгородский. Спи, хоть и не дома. Утро вечера мудренее.
* * *
Что мудренее, то не поспоришь. Проснулся и понял: а ведь мне на самом-то деле здорово повезло! Для подавляющего большинства нет никакого "потом". Идешь себе по мосту Марко Поло или там сидишь в Гляйвице, на козырной работе, ключиком в рацию долбишь, как белая кость, инженерно-грамотная…
А шестеренки истории уже хрусть-щелк!
И темнота. И никакого тебе Святого Петра или там богини Аквы, ни даже владыки Яньло. Чернота и пустота. И влюбленные, умершие друг из-за друга, равнодушно проходят по черной безводной пустыне, ничего и никого не замечая рядом…
И с какими лицами родители похоронку прочитают, уже не узнаешь.
Впрочем, знать или, того хуже, наблюдать подобное – сомнительное везение.
Вот почему я на волне качаюсь? Места своего не определил или времени не установил?
Отнюдь. Координаты вот они, дата… Примерно та, что я и закладывал при расчете. В пределах вычислительной точности.
А на человеческий переводить не хочу.
Страшно.
* * *
– Люди тоже напуганы. – Харуна аккуратно взяла чайную чашечку. – Вот, я недавно новое слово записала, хотите?
Туманницы вокруг столика переглянулись и согласно прикрыли веки.
Харуна вытащила блокнот. Вообще-то аватаре Корабля Тумана бумага вовсе ни к чему. Для Харуны копаться в страницах, на ощупь отличая пухлую исписанную часть от ровного, чуточку прохладного, блока чистых листов – игра. Все равно как футболисты мяч ногами пинают, а не силовым полем кладут сразу в нужную точку… Так, нашла:
– О-кир-пи-чил-ся, – выговорила по слогам Харуна. – У него два смысла.
– У людей на что угодно два смысла, – Нагато меланхолично вертела горку с пирожными. – Спорю, что второй смысл – непристойный.
– Спорю, что непристойные оба! – Хиэй с воинственным видом подвинула очки выше по переносице. Конго переставила ближе к сестре блюдце с клином торта:
– Твои ударницы опять отличились?
Хиэй опустила плечи:
– Уже знаешь? Ну почему они не могут жить по правилам, ведь это же насколько проще!
Конго пожала плечиками, разбросав отсветы лилового шелка:
– Л-л-люди… Влияют на нас тоже. Порой себе удивляюсь.
– Ах, Конго-сама, мы ведь и на себя влияем… – единственный человек за столиком, Осакабе Макие, худенькая брюнетка в типично японском возрасте "то ли двадцать, то ли сто двадцать", улыбнулась печально. – Только не всегда успеваем удивиться, в силу несовершенства биологической платформы.
