Во время моего пребывания в райотделе меня несколько сострадания. Мои руки тряслись от холода, и согреться я не могла даже в ее теплом и уютном кабинете, а она попивала чаек с печенюшкой и просто выполняла свою работу. По всему было видно, что работа эта ей осточертела, и она хочет избавиться от меня как можно скорей. Почему простые люди не проявляют человечности? Они могут без устали говорить о гуманности и справедливости, охранять бездомных собак и плакать при просмотре передачи «Жди меня». Но те же самые люди бывают удивительно равнодушны и слепы, когда требуется проявить сострадание в рядовой ситуации у них под носом. Я верю, что люди получают то, что отдали. Думаю девушка не исключение.
Когда у нас в отделении милиции говоришь о звонке, который тебе положен, в ответ неизменно раздается смех, словно защитники правопорядка услышали самую веселую шутку. Причем шутка им не приедается никогда, хотя слышат они ее по сто раз на дню, но все равно весело! Смех еще никогда никому не вредил и делал коллектив сплоченным. Поэтому сообщить родным о моем несчастье я не могла и томилась там, в голоде, холоде и одиночестве.
Почему в райотделах пренебрегают простым гражданским правом на звонок? Не проще было бы разрешить людям звонить? В чем причина отказа? Боялись наплыва родственников или правозащитников? По закону они и сами обязаны сообщать о том, что некий человек был задержан и находится по такому-то адресу.
Так как мужчин задерживают намного больше, то они сидят там и ждут своей участи в компании. Я же была лишена даже этого и трое суток провела в одиночестве.
Спала я на этой узкой скамейке, закутавшись в тонкое пальто. Сном это можно было назвать с натяжкой, ведь когда все тело бьет дрожь и улечься на узкой скамейке удобно невозможно, то и забыться во сне тоже не получается. Почти трое суток без сна могли доконать любого. Под таким пытками кто угодно мог сознаться в чем угодно, о каком объективном ведении дознания здесь могла идти речь?
Когда кто-то из парней в соседних камерах начинал сильно бушевать, то чтобы утихомирить его, «сторожа» включали вентиляцию. Морозный воздух, естественно, попадал не только на нарушителя спокойствия, но и на всех остальных тоже, включая меня. Как я не подхватила там воспаление легких остается загадкой для меня до сих пор. Эта вентиляция не выключалась минут десять-пятнадцать, хотя однажды о нас просто забыли и оставили минут на тридцать. Мужчины в соседней камере стали выбивать двери не выдержав испытания. Когда в камере стало тепло.
