– Если сперва поговорит с родным отцом! – Отец подхватывается с лавки. – Дозволите с сыном пару слов наедине перемолвить?
– Конечно, Ингорь! – совершенно спокойно говорит дед Некрас. – Идите, мы подождём.
Отец едва не за шкирку выталкивает Влада из горницы, выводит из хаты и тащит за угол. Стас с дико колотящимся сердцем бежит за ними.
Отец хватает Влада за плечи и решительно встряхивает.
– Ты что, сыночка, плохо спал ночью? Или головку зашиб? – спокойно спрашивает он – но мальчишки знают, что это спокойствие – свидетельство высшей степени гнева. – Вернись в горницу и извинись перед всеми. Скажи, что на тебя нашло минутное помрачение разума. Потом мы распрощаемся и уедем отсюда. Навсегда. Конечно, нехорошо так с роднёй расставаться, но придётся…
– Нет, – спокойно говорит Влад. Фамильного упрямства ему тоже не занимать.
Стаса оба они, кажется, сговорились не замечать, но у него как-то совсем нет желания влезать в эту милую беседу.
– Тогда я тебя, щенок паршивый, просто скручу и отнесу в комягу…
– Папа, ты этого не сделаешь.
– А ты что же, драться со мной будешь? – отец недобро усмехается. – Ну, ты хоть и здоровая орясина, но против меня ещё сопляк…
Влад качает головой.
– Нет, пап. Просто… ты же понимаешь, почему я так решил.
– Если бы я был глупой бабой, я бы решил, что эта чёртова ведьма тебя околдовала, – говорит отец. – Но, поскольку я не баба, я теряюсь в догадках.
– Батюшка Ингорь!..
«Эта чёртова ведьма» снова подкралась к ним с такой стороны, откуда никто не ждал. Вот только в ней мало осталось от ведьмы. Перед ними стоит девчонка, собравшая в кулачок всю решимость, и вот-вот готовая разреветься от отчаяния.
– Батюшка Ингорь, прости меня, дуру, не смогла я его отговорить!..
– ???
– Я всё-таки ведьма, – Предрага улыбается как-то… жалко. – Я поняла, что он задумал, и сказала – твой дом там, откуда ты пришёл. А Влад ответил: мой дом там, но моё место здесь, а теперь я понял, что и моё сердце тоже.
Стас изумлён – вот, оказывается, как старший умеет красиво изъясняться! У старшего уши вспыхивают и становятся похожи на кленовые листья по осени.
– Да, папа, – насколько удаётся твёрдо говорит он. – Прости… я давно это решил… а тебе всё боялся сказать… – у него начинают дрожать губы, но он сдерживается.
Зато Предрага ударяется в рёв. Колдунья, умеющая врачевать раны наложением рук, бесстрашная лесовичка, не испугавшаяся ни хищной бестии, ни четверых мужиков из враждебного рода, с рыданиями бросается на шею – только почему-то не Владу, а отцу. Её плечи подрагивают, сквозь плач слышатся обрывки слов.
