— Камера 16, полчаса на свидание. Проходите дальше по коридору.
Я коротко кивнула, положила удостоверение в карман, поблагодарила пожилую женщину и направилась к своей цели.
Уже у входа в казематы в нос ударил едкий запах формалина, смешанный с гниющей плотью и гарью от копоти крематория. Тяжело здесь всё-таки, тяжело. И повсюду тишина. Кто-то отдыхал на нарах, иные — молчали по углам.
Я ждала гнева, а встретила покорность, смирение. Никаких криков, никакого плача — ни-че-го. Только сумрак и гнетущее чувство скорой повторной расправы. На меня никто не обратил внимания, все оставались скованы в своём личном сознании.
Надеюсь, Молоха в порядке, мне он нужен в здравом уме — ну, или хотя бы при своём рассудке.
Я просочилась сквозь решётку камеры, подошла к нему, опустилась на нары. Снова достала портсигар, закурила.
— Не трави душу.
Хриплый, усталый голос.
Сочувственно кивнула ему, помогла снять лицо — оно у него на заклёпках — протянула сигарету: «Верблюд» со вкусом пустыни.
Чистый, без единой пылинки череп оскалился в благодарной улыбке. Сделал затяжку, пропуская дым из зрачков и ноздрей.
— Ты так не умеешь, — всё так же хрипло прошипел он сквозь стиснутые зубы.
— Знаешь, и не стремлюсь. Рано мне к вам.
Тот мотнул головой. Я взяла сигарету, чтоб выдохнул. Вернула, чтоб докурил. Потом поднялась, освободила путы.
Молоха благодарно потянулся, сделал самостоятельную затяжку, тяжело сел напротив меня.
— Ты же понимаешь, что ты сделала, правда?
Я пожала плечами.
— Нашёл, чем удивить. За этим сюда и пришла. Как вообще получилось, что тебя загребли? Ты же под протекцией.
— Печально стало, — ухмыльнулся узник. — развлечься хотел. Извини, если доставил хлопот. Но ты, это, всё-таки осторожней. Я-то нормальный, но есть нечто внутри…
— Ну, так я выйду и вернусь, когда всё закончится. Он же у тебя бесится, только пока не спит. А спит он долго.
Мой знакомый ничего не ответил, лишь отбросил окурок и криво рассмеялся.
Я кивнула ему и покинула камеру, спешно удаляясь из казематов. Заперла их за собой.
На выходе надзирательница смерила меня строгим взглядом.
— Женщина, я позову охрану. Канцелярия канцелярией, а в чужой монастырь со своим уставом не лезут.
— Они все умрут, рано или поздно. Так какая разница?
— В мере наказания. Они должны пережить личную пытку прежде, чем исчезнут.
— О, поверьте, такого ада в их головах ещё не творилось. Да и что толку с охраны? Мы достаточно взрослые люди. И будем честными: вы беспокоитесь не о соблюдении правил, а за свою карму. Так вот, спешу вас заверить, что она никоим образом не пострадает. Давайте просто посидим, подождём. Моё удостоверение вы видели, если хотите — вольны доложить.
