«Поймал как-то приятель крылатую гентбарку, полюбовался на нее и выпустил.
— Но зачем? — спросил я.
— Но как? — ответили мне»
Никак. Физиология гентбарской расы такова, что никаких перекрестных союзов с теплокровными млекопитающими не может быть в принципе. Вот и любуешься издали. И ракеты посылаешь тоже с расстояния, потому что вблизи рука дрогнет, а у гентбарцев не дрогнет, у них отдельно для армии целых три вида солдат существует. Природа…
«Куда меня понесло?» — сам себе удивился Немель, и вдруг наткнулся на внимательный, слегка насмешливый, взгляд гентбарца.
Все тот понимал прекрасно. Первый ранг. Вечно ты перед перворанговыми телепатами как голый, распятый крестом на гладкой стене. «Чтоб тебе сдохнуть!»- мрачно пожелал Немель прекрасному видению, и потерял сознание окончательно.
Дальше был сон, черный и полный, наверное, очень долгий. После него стало легче, хотя тело не слушалось по-прежнему. Отвратительная слабость буквально вдавливала в больничную постель. Что он в больнице, Немель понял по запахам, неистребимым в любом лазарете запахам лекарств, озона от работающих установок и дезинфицирующих излучателей.
— Оставь парня, Сат, — сказал усталый женский голос (врач?). — Ты же видишь, ему досталось.
— Не могу, Мерси, — давешний неправильный гентбарец, променявший сладкую светскую жизнь больших городов Гентбариса на суровые будни армейской службы. — Время. Оно уходит…
— Оно у тебя всегда уходит куда-то. Сядь… будешь кофе?
— Не откажусь. Только добавь туда… сама знаешь, что. Вместо сахара.
— Да уж знаю.
Немель лежал тихо, вслушиваясь в звуки и шорохи полутемной палаты. Бульканье льющейся воды, даже на слух — горячей. Стук металлической ложечки по стенкам керамической кружки. Густой, пряный запах терранского кофе с приторной гниловатой горчинкой, — гентбарцы, как порядочные насекомые, вечно жрут всякую гадость. Врач, как видно, привыкла, зовет своего собеседника по имени, — значит, давно знает. А Немелю — удар по обонянию. Стошнило бы непременно, да нечем.
— Поганое дело, эта ваша война, — заговорила женщина, размешивая кофе уже себе. — Заканчивали бы уже.
— Ты же понимаешь, что это невозможно, Мерси.
— Нет, Сат. Не понимаю.
— Сожалею, — в голосе гентбарца — мягкость, понимание, сочувствие, даже жалость. — Не могу ничем помочь.
— Все это продолжается и продолжается, и продолжается, — вздохнула Мерси. — Я уже пятьдесят седьмой год в профессии, Сат. Пятьдесят седьмой год я латаю молодых дурней, которые калечат друг друга во имя какой-то непонятной цели. Месть, честь, гордость, престиж, и — вот, еще как бы лицо не потерять не дай-то боги всех народов Галактики. Лицо. Боже мой, Сат, такая глупость, что я даже не подберу слов, какими ее стоит припечатать.
