Ладно, насрать. Не было никакого толку в том, чтобы изводить себя подобными вопросами. Этим все равно ничего невозможно было изменить. А в будущем… в будущем он уже не допустит подобных ошибок. Он попросту больше не позволит никому влезть себе в душу. А сейчас лучшее, что он может сделать — это подождать, чтобы убедиться, что Варя не забеременела. И если этого не произойдет — он наймет новую суррогатную мать. И когда получит наконец ребенка, которого так хотел, ему одному отдаст всю ту любовь, что была ни хрена не нужна ни Эле, ни Варе.
Сев за руль, Кирилл понял, что должен совершить один важный звонок — прежде, чем закроет для себя эту ситуацию раз и навсегда.
Набрав свою секретаршу, он дал ей задание выяснить, в какой клинике находится мать Вари и, получив ответный звонок, распорядился связаться с больницей ещё раз и оплатить сумму, необходимую для лечения и ухода за данной пациенткой.
Будучи честным с самим собой, Кирилл вынужден был признать, что на месте Вари мог бы также пойти на любые меры ради спасения самого близкого человека. И, в конце концов, она ведь добросовестно выполнила то, для чего ее нанимали — легла с ним в одну постель. И хотя ему было противно думать о том, что каждое ее слово, каждый звук и каждый стон и все, что между ними происходило, было лишь частью постановки, он не хотел, чтобы эта ее жертва оказалась напрасной. Ибо она отработала свою роль настолько блестяще, что заслуживала за это награды.
И, в отличие от своей уже почти бывшей жены, он не был настолько жесток, чтобы оставить ее один на один с той проблемой, которую возможно было решить банальными деньгами. Жаль только, что за деньги нельзя было вот также просто зашить собственную душу, по которой без сожаления потоптались, а затем отбросили, как мусор.
К черту! Он не хотел скатываться в саможаление. Все, чего он желал — это просто ничего не чувствовать. Ни разочарования, ни горечи, ни чувства потери. Тем более, что потерял даже не человека, а всего лишь мечту. Ещё одну мечту, которой не суждено было сбыться.
Когда Кирилл вошёл в квартиру, навстречу ему тут же выпорхнула Эля, от одного только вида которой к горлу подкатила удушающая тошнота. Он больше не мог ее видеть. Не хотел. Не хотел ничего, что напоминало бы ему о том, какого идиота из него сделали.
— Ты ещё здесь? — спросил холодно и спокойно, хотя внутри все так клокотало, что хотелось кричать. Просто кричать — бессмысленно, надрывно, отчаянно.
