Я рад, что Лиза снова рядом. Только видеть, как она мучается после возвращения в камеру, как оказалось, был не готов. Разве это можно выдержать? Какое должно быть сердце, чтобы причинять зверские муки маленькому невинному человечку? Прокалывать его тело, выворачивать наизнанку, медленно убивать… Смотреть, как он ползает и плачет от боли, потому что уже не в силах ходить. Отшвыривать ботинком пучки волос на полу, падающие с его головы и насмехаться над тем, как его рвет в грязное ведро. Такое может делать человек, которого родила и вырастила женщина, а не какое-то чудовище?
Даже за деньги.
Даже во благо других.
Говорят, из детдома выходят не лучшие люди. Это говорят те, кто не был там, где мы сейчас находимся. Наверное, сюда принимают по особым достижениям: жестокость, отсутствие любви и абсолютная безжалостность. И мне, жалеющему паука, скатившегося в раковину, и не имеющему решимости убить его, видеть пытки здешнего места слишком тяжело. Иногда кажется, что половина "успеха" моего критического состояния принадлежит среде, в которой я пребываю. Остальное сделали экспериментальные пробы.
Время шло. Я мучился от того, что не придумал ничего для нашего спасения. Вина предателя повисла на моей шее тугой веревкой с тяжелым камнем. Но теперь, в таком состоянии нас обоих, что я мог сделать? Мы уже ни на что не способны.
Неужели это конец? Так ведь не может быть. У меня ведь есть надежда, а значит, есть время жить.
Мой друг Иван теперь приходил к нам обоим. Бывало, подкрадется в момент, когда мы лежим у решетки и держимся за руки, опустится на корточки и тихо сидит. Если заметишь его, он радуется, вскакивает и вставляет лицо между прутьев, но все на что я способен в такой момент – махнуть ему рукой.
– Митя, мы умрем? – тихо спросила однажды Лиза, держа меня за руку.
Лежа у решетки и ощущая невесомую ладонь своей детдомовской сестренки, я был где-то счастлив: мы вместе, лежим в покое, никто не дергает, ничего не прокалывает, не мучает. Даже в таком положении можно найти моменты счастья, да. Это странно, но так устроена душа человеческая, ей необходимо обрести домик для радости, а иначе она не может.
– Нет, мы не умрем. Ничто не исчезает в никуда, все остается, только в измененном виде. И знаешь что, этот вид лучше предыдущего.
– Откуда ты знаешь?
– Бабушка так говорила. Она верила в Бога. В то, что есть душа, что она бессмертная.
– А ты? – Лиза приподняла голову, заглянув в мои глаза.
