- А я бы осторожно...
- Угу, только ветры меняются: то ныряют, то взлетают. И угадать, где или когда они объявятся, никак невозможно.
- Но я хочу летать.
Тэннер посмотрел на мальчика и улыбнулся:
- Найдется чертовски много такого, о чем мечтают люди, но по той или иной причине выясняется, что этого они сделать не могут. Среди прочего - летать. Тебе придется отыскать для себя что-нибудь другое.
Джерри вдруг выпятил нижнюю губу и принялся пинать камни на дороге.
- У всякого человека в юности есть собственное представление о том, что бы ему хотелось делать, - продолжал Тэннер. - Но, похоже, из этого никогда ничего не выходит. Либо оказывается, что это вообще невозможно, либо никак не выпадет случая попробовать.
- А тебе чего-нибудь хотелось, кроме как водить?
Черт остановился и, встав спиной к ветру, стал чиркать спрятанной в ладонях зажигалкой. Наконец сигарета затлела, и он дважды затянулся, сосредоточенно вглядываясь в клубы дыма.
- Я хотел быть хранителем Машины, - наконец сказал Черт.
- Какой машины?
- Той самой. Большой Машины. Трудно объяснить...
Тэннер на миг прикрыл глаза, потом снова открыл - и начал рассказывать:
- Давно, еще в школе, у меня был учитель, и он сказал нам: мир - это большая машина, где каждый пустяк влияет на все остальное, и любое событие становится результатом этих действий и взаимодействий. Тогда я стал думать и нарисовал себе эту заразу, Большую Машину, - всякие передачи, поршни, цепные трансмиссии, рычаги на любой вкус, и кулачки, и стволы, и ручки, и оси. В общем, мне взбрело в голову, что она - эта машина - и впрямь где-то есть и что от того, гладко она фурычит или нет, на самом деле зависит, хорошая у людей жизнь или плохая. И тогда я решил, что работает Машина - не ахти и кто-то должен ее толком осмотреть и отладить, а потом, починив, приглядывать за ней. Я грезил Машиной наяву - и днем в классе, и каждую ночь перед сном. Я думал: «Когда-нибудь я отправлюсь искать ее и непременно найду. Тогда я стану хранителем Машины - тем, кто вовремя маслица капнет, гайку подкрутит, сношенную деталь заменит, лоск наведет, подрегулирует. И жизнь тогда пойдет - малина: погода чудная, у всех еды - от пуза, ни драк, ни ругани, ни больных, ни пьяниц, и воровать никому не придется, потому как у всех все будет». Вот как я, бывало, мечтал. Жутко хотелось на эту работу. Так и видел себя в мастерской или в огромной старой пещере - вот он я, рву пупок, лишь бы эта штука пахала без сучка без задоринки и всем было бы счастье. А еще я воображал, как стану с ее помощью развлекаться. К примеру, вздумалось мне отдохнуть. Я выключаю Машину и закрываю лавочку. И все останавливается. Прикинь? Кроме меня! Вроде как на фотографии. Все, кто бы что ни делал, застыли, как статуи: и кто за рулем, и кто за столом, и кто вкалывал, и кто любовью занимался. Раз-два - и замерли: гуляй себе, Черт, по городу - никому невдомек, что ты здесь. Глазей, кто что намылился делать. Хочешь - хватай куски из чужих тарелок, хочешь - тащи шмотье и прочее добро из магазинов, или девчонок ихних целуй, или книжки ихние читай... сколько влезет, спешить-то некуда! А надоест, я вернусь и включу Машину, - тогда все опять пойдет своим чередом, комар носа не подточит... Даже если бы кто и хватился, шуметь - без мазы: агрегат-то у меня пашет по высшему разряду, и все радехоньки. Короче, вот кем я хотел бы стать: хранителем Большой Машины. Да только я ее не нашел.
