— Зачем ты сняла такой огромный номер? И такой дорогой? Он ведь явно тебе не по карману.
Вот так один вопрос способен поставить крест на относительно приятном вечере. Может сказать, что я планировала подцепить какого-то идиота? Ведь именно такого ответа он от меня добивается. Тогда уложи меня на кровать, сядь рядом, достань блокнот — и, может, тогда я расскажу, что меня беспокоит. Вернее — бесит.
— Это не я его сняла, — ответила я зло. — Его заказал мой жених.
Альберт отпустил мои пальцы. Я улыбнулась. Далеко не победно, а чтобы сдержать нервное дрожание верхней губы. Димка, да будь ты проклят! Отдай мне этот вечер!
— Мой бывший жених, — сумела выговорить я достаточно ровно. — Мы расстались за месяц до свадьбы. Еще будут вопросы?
— Нет. Спасибо за откровенность. Я должен был бы сказать «очень жаль», но тогда бы я соврал. А я никогда не вру.
Бляшка звякнула. Молния завизжала. Но я предпочла скинуть туфли и снять колготки. Сам справится, не маленький!
— Прости, что заставил тебя вспомнить о нем, — длинные музыкальные пальцы убрали с моего лица волосы. — Но обещаю, что на ближайший час ты о нем забудешь.
Самоуверенность Альберта подкупала. Пока я знала его в роли танцора и рассказчика — и в обеих он был на высоте. Глаза в глаза. Безумные дикие огоньки в них. Хмельные вовсе не от вина. Я хотела улыбнуться, но не успела — теплые губы слизали мою улыбку и стянули с языка вопрос о безопасности. Пусть живет надежда, что с ней он не будет тянуть так же долго, как с первым поцелуем. И с единственным — прошла вечность, а он так и не выпустил моих губ. Мои ответы его не интересовали, он сам находил их так же легко, как нашел спрятанную в кружевах застежку бюстгальтера, а я бы все равно не отыскала в памяти ни одного английского слова — оставалось радоваться, что при разрушении Вавилонской башни стоны остались интернациональными. И плевать, какой он брал размер и кто отбивал для него такт — Альберт явно оттачивал ночную серенаду годами, потому хотелось удержать крышку инструмента открытой, как можно дольше, но та, увы, захлопнулась раньше его финальных аккордов, которые огромной лужей растеклись по моему животу. Я должна была порадоваться этому, но у меня даже на улыбку не осталось сил.
Как хорошо, что зеркало в изголовье, а не на дверцах шкафа. Я совершенно не хотела себя видеть. Хорошо б еще отвернуться к занавешенному окну, но это будет верхом наглости. Молчать тоже не очень-то красиво, но слова я все проглотила вместе с последним криком. Альберт, скажи уже что-нибудь! Однако и его красноречие иссякло.
