- Только забвение впереди, - шепот ввинчивался в мой помутившийся рассудок, окрашивая его красным. - Никто тебя не ждет.
За спиной затрещал древесный ствол, и я почувствовал, что теряю опору, что мы сейчас полетим в пропасть, но хватка Мерай была слишком крепкой.
Нечеловеческой.
Утес заходил ходуном, и даже сквозь нарастающий шум ливня я услышал, как крошатся камни под ногами.
Новый раскат грома поглотил все звуки. Осталось только чувство падения и тяжести в груди, будто сердце медленно, но верно превращалось в кусок льда.
- Эль, пожалуйста, у меня уже ноги болят!
Я плелась за подругой, спотыкалась и чуть ли не падала на ровном месте. Эльма всегда была выносливой и сильной. Она любила убегать из поселения и гулять среди дюн. Этот разлом, который Эль как-то назвала “дверью в птичью клетку”, был для подружки любимым местом, где можно посидеть на самом краю и послушать птичьи трели. В отвесных стенах разлома гнездились желтоперые андали - проводники духов пустыни, что своим щебетом указывали им путь из одного мира в другой.
Остановившись, я уперлась руками в колени и пыталась отдышаться. Эль была слишком быстрой!
- Ну, чего ты? - она положила ладонь мне на плечо и легонько сжала. - Я-то думала, что шаби - выносливые!
Фыркнув, я оттолкнула руку подруги и уверенно зашагала вперед, стараясь не обращать внимание на ноющие ноги и мелкие камешки, забившиеся под тонкие ремешки сандалий. Вот еще! Я не такая уж и хрупкая!
Не хватало еще, чтобы потом Эль дома рассказывала, что дочка старейшины - слабачка и нюня. Не бывать этому!
- Выносливые, можешь не сомневаться! - бросила я через плечо и услышала тихий смешок подруги. - Вообще не понимаю, зачем мы сюда поперлись.
- Тебе что, папа не сказал, что сегодня за день?! - Эль нагнала меня в два прыжка и взяла за руку, будто извиняясь за насмешки, но я-то знала - стоит забыться на секунду и подружка найдет над чем пошутить. - Сегодня можно передать вместе с андали свое заветное желание! Разве у тебя нет заветного желания?
- Есть, - буркнула я и отвела взгляд.
Эль не могла об этом не знать.
Но разве желтенькие безобидные птички могли мне помочь? Могли ли они забрать силу шаби, превратить меня в обычного человека? Чтобы мне не пришлось проводить дни и ночи над книгами отца и тренироваться до седьмого пота, залечивая крохотные порезы и раны посерьезнее.
Отец приходил в мой шатер каждое утро. Приходил с одним и тем же выражением лица: суровым, каким-то отстраненным, будто перед ним не дочь, а лишь инструмент, какой-то диковинный механизм, который нужно заставить работать так, как хочется.
